Очерки русского благочестия. Строители духа на родине и чужбине

Указав затем, что общество много бы выиграло, если бы вообще не церемонилось с порочными членами своего общества и вместо того, чтобы чувствовать свою зависимость от них, давало последним возможность чувствовать силу всего общества над ними, что сосланный ими крестьянин несомненно заслужил такое наказание, так как иначе общество не принимало бы на себя расходов, связанных с выселением его, но что в данном случае общество, в виду преклонных лет его, ничем не рискует, я спросил: «А может быть, захотите дозволить старику в последний раз, перед смертью, посмотреть на родные места: старик уже он, восьмой десяток доживает, кому он теперь страшен? А, видно, очень уж хочется ему вернуться на родину, умереть в родном селе».

«Согласны, согласны», – как один человек крикнула толпа, оглушая воздух. Мало этого, проснулось в толпе доброе, хорошее чувство: один пред другим стали они доказывать, что грешно не позволить старику вернуться домой, что совсем уж он не такой дурной человек, и в своем увлечении дошли до того, что готовы были признать у старика наличность совершеннейших нравственных качеств и вызвать у других вопрос: зачем его сослали?

Но стоило бы мне сказать, в заключение, что наверное старик недаром был сослан обществом, чтобы вернуть прежние крики «не согласны».

Что следует отсюда?

Ломать всё здание крестьянского строя?

А не упорядочить ли только?

Письмо IV

Крепостное право наложило столь резкий отпечаток на крестьян, что нужно еще много времени для того, чтобы, с приобретением гражданской свободы, они приобрели свободу личности, инициативу и самодеятельность свободных людей.

В этом отношении крестьянин нашего времени ничем не отличается от крестьянина эпохи крепостного права: он так же инертен, так же неподвижен и несамостоятелен, как и 40 лет назад.

И неудивительно! Одна свобода без образования и не могла пробудить в нем самосознания, развить ту самостоятельность, которая бы сделала его менее зависимым от опутывающих его нитей невежества. Крестьяне по-прежнему беспомощны, и каждый по-своему ищет себе руководителя и советника. Влияние крепостного права, воспитавшего целые поколения народа в духе недоверия и озлобления к помещикам, как к таковым и как к представителям общего сословия интеллигенции, всё еще настолько сильно, что для того, чтобы ослабить его, усилия извне недостаточны. Здесь нужно разумное доверие крестьян, единственно возможное при условии поднятия общего уровня народного развития. Отличительные признаки невежества – чрезмерная самонадеянность и уверенность в себе и совершенное недоверие к мнению другого – находит свое полное выражение в крестьянском быту. Крестьянин охотно проникается доверием к своему однообщественнику, от которого не требует никаких доказательств доверия к себе; еще более охотно верит тому представителю четвертого сословия пиджачников, кто, сбросив с себя свитку, пожинает лавры городской жизни, и в то же время относится крайне недоверчиво ко всякому интеллигенту, так как с трудом допускает возможность искренних намерений со стороны этого последнего.

Кто знает, быть может, в этом недоверии и заключается главный тормоз прогресса деревенской жизни во всех ее видах! Но если это так, то ясно, что никакие внешние мероприятия не приведут к цели до тех пор, пока не будет устранена первопричина всех причин, до тех пор, пока не будет ослаблено недоверие крестьянина к интеллигенту, и не будет дано ему развития для возможности различать в среде этих последних своих друзей. Как ни грустно, но в настоящее время влияние интеллигенции парализуется противоположным влиянием, которое, не говоря уже о прочих причинах, сильнее потому, что интеллигенции в деревне меньше. То отношение крестьянства к интеллигенции, которое не носит на себе отпечатка явного недоверия и не проявляется ни в каких резких формах недовольства, еще ничего не говорит в пользу доверия крестьянина к интеллигенту.

Причины экономические, известное отношение крестьянина к земле помещика, материальная зависимость, а главное, страх ответственности пред законом, с такими усилиями охраняемым представителями власти, – вот единственные регуляторы отношений крестьянства к интеллигенции. Но до уважения, до доверия здесь еще очень далеко. И нужно быть самому в роли охранителя закона, чтобы убедиться в трудности такой задачи. Недостаточная бдительность охранителя закона – и почва для обнаружения действительного отношения крестьянства к интеллигенции готова, и никакие экономические и материальные условия зависимости не задержат проявления такого отношения. Я этому не удивляюсь. Если интеллигенция еще не выработала определенного критерия для оценки людей, если отношение к тем или другим качествам человека или характеру его деятельности обусловливается часто причинами, ничем с ними не связанными, то что требовать от невежественного мужика, для которого деление людей по внешности кажется и более правильным и более легким!