Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 1

Далее в этой части мы постараемся подробно проследить, как и на кого оказывали влияние эти группы, понимая, что значительный процент их деятельности уходил на борьбу друг с другом, а собственно «влияние на власть» было почти иллюзией, особенно когда дело не сопровождалось выходом на массовую аудиторию через СМИ. Эти возможности существовали в период «косыгинских реформ», но были резко ограничены после их окончания, в обстановке брежневской «нормализации», сопровождавшейся резким усилением давления на прессу.

Тем не менее бесконечные консультации и разработка проектов документов, которые почти никогда не вступали в силу, не проходили зря. В глобальном плане это было действительно обсуждение предполагаемой экономической политики и векторов ее возможного развития. В практическом плане эти институции оказывали влияние на формирование мнений и позиций у своих сотрудников и студентов, читателей подготавливаемых ими учебников, региональных элит и индустрии. Некоторые идеи попадали в массовую аудиторию не только через СМИ, но и через художественные произведения и кино, радиопередачи западных радиостанций, периодически обсуждавших новые идеи советских экономистов.

Эта часть книги разделена на три главы. В первой речь пойдет о специалистах, пытающихся понять реалии советской экономики и проанализировать их. Их мы называем по их реальному роду деятельности — учеными и журналистами. Во второй главе мы поговорим об «идеологических жрецах», людях, главным занятием которых было обоснование легитимности существующего режима и которые стремились удержать дискурсивное поле в науке, образовании и системе власти в привычных им с молодости рамках. Третья глава посвящена специальному сегменту политической власти — Отделу плановых и финансовых органов ЦК КПСС, который формировался как из представителей первых двух категорий экономистов, так и из управленцев-практиков.

УЧЕНЫЕ И ЖУРНАЛИСТЫ

Почему в советской экономической науке было так много евреев?

В разговоре о советской экономической науке 1960–1980-х годов трудно обойтись без вопроса, вынесенного в заголовок этого параграфа. Действительно, многие из упоминаемых в главе лиц были евреями или имели еврейские корни, что хорошо видно по их фамилиям, отчествам, иногда — именам (и проверяется по опубликованным биографиям). В русской интеллектуальной (неантисемитской) традиции данный факт принято игнорировать на уровне публичной риторики, в собственно еврейской и западной он обсуждаем и является поводом для законной гордости[850]. Отсутствие разговора об этом приводило и по-прежнему нередко приводит к антисемитским интерпретациям[851], так что замалчивание данной темы, на взгляд автора, не лучший пример борьбы с антисемитизмом.

Начнем с констатации довольно очевидных фактов. После краха черты оседлости в ходе Первой мировой войны огромная масса евреев с территории Украины и Белоруссии получила возможность переехать (включая принудительно переселенных, беженцев и мобилизованных) в Центральную Россию, чем и воспользовалась. Это были не только представители беднейших и небогатых слоев еврейского общества (как один из дедов автора и с десяток его родственников), но и множество детей из среднего класса и высшего слоя. Они хотели получить достойное образование в ведущих вузах страны, которого были лишены прежде, и успешно обходили номинальные требования к «лишенцам», которые вводили новые хозяева страны.

Многие евреи с полученным до революции высшим и средним образованием заняли посты в разбухшем по сравнению с царскими временами бюрократическом аппарате, системах образования и здравоохранения. Тем самым они закрыли дефицит кадров, образовавшийся после потери — в ходе Гражданской войны, из-за идеологических чисток и эмиграции — большей части дореволюционного образованного слоя.

В результате этой миграции, а также имеющихся у значительной части еврейского населения установок на получение их детьми как можно лучшего образования значительную часть выпускников средних школ крупных городов и, как следствие, столичных вузов в 1920–1940-е годы представляла молодежь с «еврейским бэкграундом»[852]. Часть из этих людей уже не ощущала себя евреями, полностью разделяя советскую идеологию, часть ощущала, но тем не менее они хотели учиться, работать по специальности, участвовать в научной, общественной и политической жизни. В течение двух десятилетий они имели такую возможность[853].