Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 1

Несмотря на свою партийную биографию, Венжер был главным проводником идеи денежной оплаты труда колхозников в сталинское время (когда их работа оплачивалась «трудоднями»)[862]. Он последовательно отстаивал идею снижения процента средств, выкачиваемых из деревни (в том числе за счет МТС)[863]. Собственно, все сторонники либерализации и усиления денежно-товарных отношений в деревне 1960–1970-х годов были его ученикам. При этом Венжер был в постоянном диалоге с ЦК ВКП(б) — ЦК КПСС, непрерывно направляя туда письма (фактически «Записки») по разным вопросам сельскохозяйственной политики (их общее число достигло 150), и даже однажды дождался публичного ответа Иосифа Сталина, раскритиковавшего его идею продажи техники МТС колхозам. Эту идею позже реализовал Никита Хрущев[864].

Крупный специалист по промышленной статистике (социальное происхождение установить не удалось) Яков Кваша до 1938 года работал в Госплане, а после 17 лет лагерей с 1955 по 1976 год в том же Институте экономики, где стал одним из ведущих специалистов по капитальным инвестициям[865]. Сын дореволюционного бухгалтера крупного завода Соломон Хейнман в 1928–1939 годах работал в Госплане, где достиг должности начальника отдела, занимающегося проблемами уровня жизни населения[866]. Оттуда его уволили в 1938-м, и с 1939 года (после заступничества Вячеслава Молотова) он работал в ИЭ и даже публиковался в «Правде». В 1941 году его осудили на 8 лет за «вредительство» в научных работах, и после заключения (где он многократно мог погибнуть от голода и тяжелых физических работ) он находился в ссылке[867]. После реабилитации в 1954 году он вернулся в ИЭ и стал лидирующим специалистом по вопросам эффективности промышленного производства и НТР, создал крупную школу, доработал до 1990-х годов[868]. Особо его ценил академик Абел Аганбегян, с которым они близко сошлись уже позже, в 1960-е годы. Тогда Хейнман не только работал вместе с ним в редакции важного и прогрессивного новосибирского журнала «Эко», но и, по словам Аганбегяна, поставлял свои материалы во все «бригады» по написанию докладов первым лицам страны, которые были заинтересованы в его тематике[869].

Наличие значительного количества дискриминируемых людей в подобных институциях приводило к неизбежной реакции коллег, стремившихся им помогать и защищать от тех, кто считал дискриминационные меры правильными и стремился к чистке институций от евреев и других «врагов»[870].

Людмила Сытина (дочь плановика, студентка экономфака МГУ, впоследствии сотрудница ИМЭМО и заведующая сектором экономики Института Африки РАН) в интервью рассказывала:

Ребята, которые пришли с фронта кто без руки, кто без ноги, разогнали всю профессуру. Профессор [Израиль] Блюмин, лучший возможный лектор по истории экономических учений (сын владельца фотоателье, сотрудник Института экономики в 1930–1956 годах, профессор МГУ, сотрудник ИМЭМО в 1956–1959 годах. — Н. М.), читал лекции, не поднимая глаз, держа взглядом пачку сигарет, где у него тезисы, — как на казни. Нас водили в Институт экономики создавать толпу. Поносили там всяких «штейнов» и «блюмов»[871].

Ученым секретарем ИМЭМО был в 1956 году назначен сотрудник Института экономики Игорь Глаголев, который происходил из интеллигентной семьи в г. Белев, учился в послереволюционном Ленинграде и, как выяснилось в конце 1970-х годов, скрыто ненавидел советскую власть, поэтому был сухим и малоконтактным человеком. Он был основным ответственным за прием сотрудников (хотя все они проходили и через директора института, который со всеми ними лично беседовал и отбирал лучших) и активно помогал различным жертвам советского режима научно реабилитироваться, принимая их на работу. Среди них были жертвы разных кампаний, в том числе «ленинградского дела», но очевидно, что многие были жертвами государственного антисемитизма позднесталинского периода[872].