Очерки советской экономической политики в 1965–1989 годах. Том 2

Осенью 1984 года руководство страны обратило внимание на эту проблему после весьма энергичного и обстоятельного письма академика ВАСХНИЛ и директора ВНИИ прикладной молекулярной биологии и генетики Георгия Муромцева. Он ярко обрисовал проблемы научно-технического и академического сообщества, где последние три десятилетия понижался реальный уровень зарплат («на фоне происходящего движения цен упала реальная зарплата ученых»), что приводило к вымыванию перспективных и особенно молодых сотрудников, которые после 18 лет учебы, став кандидатами наук, зарабатывали меньше, чем водитель троллейбуса после шестимесячных курсов. В этой связи он поставил вопрос: как при таком положении дел ожидать научных открытий и прорывов, которые подразумевал декларируемый курс на ускорение научно-технического развития?[1090] Его письмо вызвало быструю реакцию Черненко и Тихонова, и уже 22 мая 1985 года ЦК КПСС, Совмином СССР и ВЦСПС было принято постановление «О совершенствовании оплаты труда научных работников, конструкторов и технологов промышленности»[1091]. Постановление не только предусматривало увеличение зарплат рядовых сотрудников на 20 %, но и позволяло на 30–50 % увеличивать ставки для особо ценных сотрудников за счет сокращения персонала, то есть переносило принципы «косыгинской реформы» и экономических экспериментов на производстве и на научную сферу[1092].

В целом для сотрудников объединений, заводов и НИИ выделение средств на «ускорение» означало новые рабочие места, покупку новой техники и увеличение ставок, а в рамках закона о госпредприятии (о котором речь пойдет ниже) директора предприятий и НИИ получали все более широкие права на распоряжение их имуществом[1093]. В ситуации отсутствия частной собственности последнее вело к расхищению основных фондов предприятий и НИИ и банкротству всей экономической системы. Сын Егора Лигачева, физик по профессии, обсуждая несостоявшийся поворот в карьере отца, замечает мимоходом, передавая дух своей среды:

Я уже потом, в 80-х годах, говорил своим коллегам по институту: «Если бы он согласился тогда пойти на завод, при его способностях, глядишь, до министра авиационной промышленности дослужился бы. И теперь нам бы хорошие договоры доставались, деньги на оборудование»[1094].

Обращает на себя внимание и создание института «госприемки» на гражданских предприятиях по аналогии с давно существовавшим институтом «военпредов» на оборонных предприятиях. Его смысл был в независимой от предприятия оценке произведенной продукции на соответствие установленным государством нормативам, которая осуществлялась по завершении работ и до отгрузки товара. Можин утверждает, что этот чисто административно-волюнтаристский проект обошелся в круглую сумму, необходимую для набора и подготовки 70 тыс. проверяющих, но в итоге был признан неэффективным в новых экономических условиях[1095].

В инвестициях традиционно были также заинтересованы строительные и подрядные организации. Упоминавшийся выше бывший инструктор сектора Отдела машиностроения аппарата ЦК КПСС Алексей Марчук рассказывает о характерном столкновении с Николаем Рыжковым в 1970-х годах:

Мы с ним схлестнулись в Красноярске, он был замминистра тяжелого машиностроения (1975–1979 годы. — Н. М.) и строил «Абаканвагонзавод» в Хакасии. Они быстро смонтировали каркасы металлических корпусов, но эти пустые каркасы стояли памятником, замороженные деньги. А они выхватили за монтаж деньги…[1096]

Инвестиции приветствовали отраслевые и региональные руководители. На волне всеобщего одобрения подобной щедрой политики, по словам председателя Госбанка СССР, «прирост незавершенного строительства за 1986–1987 годы составил в среднем по 8 млрд руб. в год против 2,1 млрд руб. в 1981–1985 годы (в сопоставленных ценах 1983 года)»[1097].