Очерки становления свободы

Актон нуждается в подробном и основательном комментарии, снабдить которым настоящее издание не представлялось возможным. Весь справочный аппарат исчерпывается указателем имен и незначительным числом постраничных примечаний. Заинтересованный читатель сам проделает за нас работу, осуществить которую нам помешали жесткие сроки подготовки книги.

Очерки, составившие настоящий том, отобраны издателем из посмертных книг Актона Лекции по новой истории (1906) и История свободы и другие очерки (1907), описанных автором предисловия в избранной библиографии (см. с. 35–37). Я приношу мою искреннюю благодарность А. Бабичу, взявшему на себя труд критического прочтения верстки книги и сверки текстов с оригиналом. Мною принято большинство предложенных им семантических исправлений и учтены многие стилистические замечания. Я сердечно благодарю Бориса Хазанова, который проверил и исправил выдержки из латинских, немецких и французских авторов (особенно обильные в двух очерках, в итоге в книгу не вошедших). Стихотворная выдержка из Мильтона на с. 67 дана в академическом переводе Арк. Штейнберга, а выдержка из Байрона на с. 64 – в редакции, предложенной А. Бабичем.

Юрий Колкер

29 марта 1992 г., Боремвуд, Хартфордшир.

Лорд Актон: свобода и нравственность

«Всякая власть развращает; абсолютная власть развращает абсолютно», – писал в 1887 году британский историк и политический мыслитель лорд Актон. Устарели ли эти слова в XXI веке? Ничуть. Абсолютных монархий нет, но авторитарных режимов и диктатур предостаточно. Пусть, однако, таковых не станет; пусть государство вообще отомрет, как нам обещал это Уильям Годвин и анархисты, пусть не будет и семьи, – ничего в этой формуле не пошатнется. Властолюбие неискоренимо и всегда будет находить себе пищу. Перед нами универсальный закон.

Но эти слова – лишь эпиграф к Актону. Лейтмотивом Актона как мыслителя был вопрос о взаимоотношении политики и нравственности, а главной темой – история свободы. Из философов прошлого он выделил как своих противников Хрисиппа (280–206 до н. э.) и Макиавелли (1469–1527). Первый, будучи основоположником предикативной логики, в этике отстаивал моральную автономию субъекта, утверждал, что «невозможно одновременно угодить и богам, и людям». Актон, верующий христианин, надеялся снять это противоречие. Позиция Макиавелли известна: государство, во имя стабильности, может и должно быть безнравственным; повседневная нравственность к политике неприложима. (Додуматься до этого мог только человек, своими глазами видевший ужасы безвластия и злоупотребления властью в средневековой Италии.)

Актон не верит Хрисиппу и Макиавелли. Как и его современник Владимир Соловьев, он убежден, что человечество совершенствуется, очеловечивается, выявляет в ходе истории божественный замысел (по Соловьеву, оно идет «от людоедства к братству»).

Через призму нравственности Актон воспринимает и свободу, которая (поскольку властолюбие неискоренимо) достигается только в борьбе, отвоевывается, а удерживается – в результате равновесия сил. На внешнеполитической арене залогом свобод стало крушение империй, ограничение их власти. Во внутренней политике свобода равнозначна надежно установленным и защищенным правам всевозможных меньшинств. Национализм вредит делу свободы, наоборот, смешение племен и конфессий в одном государстве ведет к свободе. Швейцария свободна потому, что в ней живут различные и недолюбливающие друг друга этнические группы; Великобритания и Австро-Венгрия своими свободами обязаны национальной и религиозной пестроте. Актон тем самым отвергает учение своего старшего современника Джона Стюарта Милля, согласно которому для создания свободного общества необходимо, чтобы границы государства совпадали с границами расселения этнически однородного племени. Такое положение чревато застоем, в то время как живо только то, что борется, развивается, стремится – пребывает (по Фарадею; эти слова Актон цитирует) в «переходном состоянии». «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой» – Дальберг-Актон перевел бы эти слова Гёте точнее, немецкий был для него родным языком, но смысл их и в подлиннике, и в этом переводе отвечает главной мысли Актона: свобода созидается из века в век, изо дня в день, а национальная пестрота, жизнь общинами – двигатель свободы.

В этом Актон опередил свое время и предсказал наше. Социологи и этнографы все настойчивее рисуют общество будущего как двухъярусное: состоящее из общин со своими верованиями, ценностями и наречиями – под общей крышей одного государства с общим для всех законодательством и языком. В самых передовых странах это будущее на глазах становится настоящим.