Очертание тьмы

– Именно так, – кивнул Юайс. – Вот, видите эту руну? Да, которая похожа на два лекарских треугольника, соединенных вершинами. Это руна преображения. Слева от нее руна жизни, справа – руна смерти.

– Одна и та же, только перевернутая, – заметила Гаота.

– Как ни крути – слева смерть, – буркнул Дойтен. – Мы же слева направо читаем? А что остальные знаки говорят?

– Сейчас… – пробормотал Юайс. – На стрелах на староарданском выписано то же самое – смерть. Вот, сразу за знаком жизни. То есть чья-то жизнь покупается ценой чьей-то смерти.

– Известно, чьей, – развел руками Дойтен. – Этой самой… Ив, и твоей. Ну, не повезло, не попали. Точнее, тебе повезло.

– Надеюсь, – задумался Юайс. – Эти же знаки, но без слова на перстне. Над ними что-то вроде изображения рукопожатия.

– Мир? – предположил Дойтен. – Приветствие?

– Подожди. – Юайс погладил кольчугу, раскрыл ее ворот, заглянул внутрь. – Здесь те же три руны, но они вплетены в рисунок. Вот, на крыльях дракона. Рукопожатия нет. Но рисунок сделан позже. Кольчужка очень хороша, она явно риннской работы, а поверх нее позже выполнено вот это серебряной проволокой… А ведь это не настоящее серебро. Стрелы выкованы из стали, которой не страшна ржавчина. Надписи вытравлены, но сами стрелы настоящие. А здесь – подделка. Это плетение так точно… Ну-ка… Да! Это грязное серебро.

– Грязное серебро? – не поняла Гаота.

– Гран еще не наставлял вас о металлах? – осведомился Юайс. – Тогда понятно. В грязном серебре нет серебра. Это олово с небольшим добавлением свинца. Собственно, и на серебро-то оно похоже отдаленно. Но работа аккуратная. Я бы снял это с кольчуги и тогда разрешил тебе ее надеть.

– Да подвесить ее над очагом, и все, – предложил Дойтен. – Эта мерзость расплавится и стечет. И чистить не придется, и кольчуга прочности не потеряет. У меня сосед в деревне был кузнецом. Тут главное – не отпустить, но грязное серебро все одно слезет, кольчужка толком и нагреться не успеет.

– Нет, – не согласился Юайс. – Мне нужен этот рисунок целиком. Думаю, я смогу его снять. Посижу у огня и справлюсь. Не сегодня, но сделаю. Все это – часть какого-то колдовства. Его нужно понять.

– Где-то я это уже видел, – ткнул пальцем в руны Дойтен. – Не могу припомнить, но видел…

– На пальцах у артельщиков, – подала голос Глума. – У каждого. Я не рассматривала все перстни, но у Смуита точно такая же печатка. Рукопожатие и три руны. Но в ней же нет магии?

– Я уже говорил, – выпрямился Юайс. – Эти печатки, эта кольчуга, да и стрелы тоже – как сосуды, которые могут быть наполнены мгновенно. А вот чем они могут быть наполнены… Если со стрелами ясно – имни очень живучи, убить обычной стрелой их сложно, то с перстнем и кольчужкой придется поломать голову.

– Вспомнил! – воскликнул Дойтен. – Вот эти знаки. На карусели. На площади. Маляры там вырисовывают что-то. Красят. Так там все узоры вот из этих рун. Только они переплетены и… Совпало или как? И откуда Клокс взял этот перстень?

– Он мог взять его только в мертвецкой, – заключил Юайс. – Я видел рану на пальце Скайтена, но не догадался, что сорванный перстень – в его кулаке. Обычно человек, который ловит в грудь или живот багор или копье, не сдирает с пальцев перстни. Ему не до этого.

– Я бы не хотел пробовать, – пробурчал Дойтен. – Да. Ты ничего не сказал о том неизвестном, кто бросил тело в воду. Что это за голубые белки глаз? Такое бывает?

– Я помню, – кивнул Юайс. – Мы идем в том числе и из‑за него…

– А ведь одним трупом картинка дорисовалась, – пробормотала Глума. – И околдовывать не пришлось. На всю длину реки – точно две кровавых дорожки от краев к центру и уложились. Восемь их теперь, выходит.

Они вышли из трактира через час после полуночи. Город затаился в ужасе. От реки доносился стон, от которого руки у Гаоты холодели. Ни единого собачьего лая не было слышно. Шаги небольшого отряда гулко разносились во все стороны. Дойтен возглавлял процессию. Егеря и Юайс несли тело Клокса на походных носилках, сделанных из двух жердей и плаща. Глума держалась поближе к Гаоте, Тьюв, который, как приблудный пес, явно решил не отставать от Юайса, путался под ногами.

– Ничего страшного, – обернулся и подмигнул Гаоте Сос, когда река уже стала близка. – Кому как, а мне эта погань, что стонет над рекой, только в радость. И знаете почему? Уверовал в Нэйфа наконец. Мерзость эта всюду клубится, даже дозор городской со священного моста прогнала, а именно на мосту-то бояться и нечего! Не подлетают! Сами боятся!

Древний мост плавно изгибался над узкой рекой, опираясь на древние же быки. Узкий месяц тонким серпом разрезал звездное небо. Река парила. И в ее мгле колыхались ужасные тени. Казалось, что полуистлевшие мертвецы летали над водой, человеческие лица чудились во мгле, и ужасный, непереносимый, пробирающий до нутра и пяток стон выворачивал наизнанку.

– Не бойся, – прошептала Гаоте Глума, положив руку ей на плечо. – Держись за рукоять меча, он тебе поможет. С этой дрянью я отдаленно, но знакома. Поверь мне, это не самое страшное.