Очертя голову

Лука заполнил анкету и отправил в посольство, назвавшись туристом. А затем снова начал читать статьи о России. Он не мог не волноваться при виде странной архитектуры на картинках, Красной площади, изображений белой зимы — такое количество снега он видел только в «Играх престолов» и в передачах National Geographic.

Сгорая от нетерпения и желания скорее всё решить, Лука нашёл Маню в Фейсбуке — парижанин Манюэль Рембо со страстной любовью к Антарктиде там был только один. Тут же нашлась и Даша, а у той на странице — фотография с Софи.

Какая же она была! Светящаяся, нежная, как утреннее солнце. Так много света в ней — в сердце не помещается!

Лука снова сравнил с фото на фреске — одно лицо. Увы, аккаунта Софи он почему-то не нашёл, зато среди «друзей» Маню обнаружил Павлина. На его странице всё было написано неизвестными буквами, и прочитать сможет, пожалуй, только синьора Чиэра, если она на самом деле знает русский! Хотя… Гугл в помощь. Очень скоро Лука выяснил и место работы этого серого индюка, и даже номер его машины! Вспомнилось, как Софи упоминала, что работает вместе с Паоло. Лука потёр еще не зажившую губу и пожалел в который раз, что проспал то утро, когда улетела Боккачина… Как же он скучал по ней!

Набравшись духу, итальянец написал в сообщении Маню:

«Дорогой друг! Я люблю Софи! Помоги мне её найти. Завтра, как только получу визу, я вылетаю в Москву»

И вроде всего несколько слов, но Лука почувствовал, как колотится его сердце, большое теперь и полное решимости. И невозможно было оторваться от фотографии Софи.

Он с первого взгляда знал, что Боккачина особенная! А это значит, что и его жизнь, прежде такая скучная и плавная, идущая, как по рельсам, теперь перестанет быть серой.

Его ждала она, его ждало приключение! Его ждала любовь! И это было дьявольски интересно!

Глава 30

Никогда ещё реклама РЖД не была такой судьбоносной. Я увидела в телефоне сообщение о скидках на южное направление и сердце забилось быстрее. Миллиардер снова оказался вне доступа, и я восприняла это как его благословение на самые решительные поступки!

После того, что произошло сегодня, я поняла, что ни Красиков, ни мама не позволят мне так просто распоряжаться собственной судьбой. А я иного не хотела, я вдыхала прохладный воздух московских сумерек и пьянела от ощущения свободы, которое сравнимо было… разве что с поцелуем с Лукой. «Предателем Лукой», — мысленно поправила себя я и снова вдохнула полной грудью запахи дождя, близкой осени и пирогов из ближайшего павильона.

Нет, я не останусь в чужой, холодной, малознакомой Москве! И просить о помощи кого бы то ни было сейчас показалось равнозначным подписанию договора о новых кандалах. Поэтому слегка шальная, суетливая, я спустилась в метро и поехала на Казанский вокзал.

В пару кликов купила билет до города, в котором училась и не чувствовала себя настолько чужой. Там были улицы, знакомые и почти родные, мои воспоминания, вписанные в стены домов; люди, с которыми я чувствовала тепло. И я подумала о Дахиной бабушке, всегда встречающей меня, как родную. Надеюсь, она пустит меня на одну-две ночи.

Под шум метро я почувствовала резкое желание действовать, боязливую, но бесповоротную самостоятельность. Я мгновенно набросала для себя план действий: позвонить Марии Петровне завтра, чтобы не обрушиваться, как снег на голову; написать заявление в отдел кадров об увольнении из Пашиной вотчины, обновить резюме на сайтах поиска работы и ещё много-много пунктов. Да, я идеальный секретарь, но впервые для себя.

Отчего-то я не сомневалась, что найду работу — рабочие лошадки нужны всем. Конечно, сначала я могу оказаться, как двоеженец, но формальности всегда можно уладить. Наверное…

Через час я вошла в вагон и забросила рюкзак на верхнюю полку. Сердце царапнула мысль о том, что мама до сих пор не позвонила. Значит, для неё я по-прежнему сижу, запертая, в спальне. А они с Павлом чем заняты? Пьют чаи с пирогами и рассуждают о Франции, как ни в чём не бывало?

Ком подкатил к горлу, перебивая весь путь свободе и воздуху. Я встряхнула головой в на удивление пустом купе, где пахло хлоркой и пластиком, и рассердилась: даже таким образом я не позволю им отнимать мою свободу быть человеком, а не приставкой с пультом управления. Закусив губу, я отключила телефон и запретила себе о них думать.

Пришли мысли о папе. Я до сих пор не понимаю, почему он так со мной поступил, ведь он любил меня! Я это чувствовала! Да, он был безалаберным эгоистом, шумным эпикурейцем, неверным мужем и так мало бывал дома. Но приходя, всегда одарял меня теплом и улыбкой, и на то недолгое время, пока был дома, будто служил фильтром между маминым прессингом и мной.

В отличие от мамы, папа ничего мне не запрещал, ничего не требовал, но если мы и раньше мало общались, то за годы, пока я училась в университете и снимала квартиру в Ростове, отдалился совсем.