Очевидное-Невероятное (СИ)

Всюду сновали люди примерно одного возраста, примерно одинаково одетые и примерно с одним и тем же выражением лица, которое мне не очень понравилось. Гагарину вот не доставало звёзд на тёмном небе, а мне так улыбок на их скучных лицах. Или слёз. Не хватало эмоций, люди казались мне отстранёнными или, может быть, отлучёнными от родного города и будто бы слегка стеснялись своего присутствия.

А, может быть, они, как и я, просто искали сбежавшего Себя…

Транспортные средства попадались не так часто и лица водителей равно, как и у пешеходов, выражали некоторую озабоченность по поводу того, куда и зачем они едут. Вернее, идут. Потому, что в большинстве своём машины не имели возможности передвигаться самостоятельно, и их приходилось толкать, схватившись за специальные поручни, приделанные к ним сзади.

— Экономия топливных ресурсов, — сухо пояснил мой спутник. — Всё топливо уходит на ракету!

Поскольку Коридор был главной улицей, жилых палат тут не было. Насчёт «палат», кстати, Гагарин сказал, что это весьма показательное название. «Тогда, как жители прочих стран, — сказал он не без гордости, — живут в многоквартирных строениях, напоминающих муравейники, каждый второй житель нашей страны обеспечен, как какой-нибудь боярин или вельможа, собственной каменной палатой! Почему каждый второй? Потому, что палаты, в основном, предусмотрены на двоих!»

Из распахнутых дверей одного из кафе с ярким названием «Процедурное» доносились звуки песни «Ты не шей мне, матушка, красный сарафан», из чего

можно было заключить, что кафе арендовано работниками весьма лёгкой промышленности.

В целом же, город произвёл на меня хорошее впечатление. Вчера, стоя за оградой, или, правильнее сказать, за границей и изучая внешние контуры Очевидного-Невероятного, я и представить себе не мог, что в его чреве скрываются такие огромные человеческие и инфраструктурные ресурсы!

Гагарина узнавали, многие пытались поздороваться с ним за руку и, если бы он её вовремя не одёргивал, это бы у них наверняка получилось. На него не обижались и каждый обязательно спрашивал:

— Когда летите?

— Скоро, — устало обещал Гагарин и брал «под козырёк».

На мой вопрос, почему он не даёт им руку, космонавт не раздумывая отвечал:

— Оторвут!

Мы были уже у лифта, когда навстречу нам попались два дюжих молодца, размерами своими сильно напоминающих мне Добрыню Никитича. Они сопровождали лысого человека с клинообразной бородкой. На лысого надели рубаху 78-ого размера, рукава которой были стянуты в узел на спине. Пленник «метал молнии» и ругался матом. Увидев меня, он вообще взбеленился:

— Революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, — прокричал он мне в самое ухо, — сорвалась! Вот эти суки помешали!

— Кто этот рубаха-парень? — спросил я Гагарина, когда матершинника увели.

— Ленин, — просто сказал космонавт. — Не обращайте внимания — это он на вид страшный, а так — больной человек. Страшно больной. От одного названия мутит — нейросифилис!

— Его хоть вылечат? — с надеждой спросил я.

— Говорят, что жил, жив и что, мол, будет жить. Чего и всем желаю. Наверх поднимитесь один, таково распоряжение Консилиума. — Гагарин запустил меня в кабинку. — Желаю вам всего самого хорошего, Зигмунд Фрейдович. Приятно было познакомиться. И мой вам совет — почаще щёлкайте каблуками! — Он нажал на кнопку и крикнул:

— Мы ещё увидим небо в алмазах!

На этот раз лифт домчал меня до места за три секунды. Выйдя на втором этаже, я без труда нашёл спортивный зал, о котором мне давеча говорил Комиссар-богатырь. На двери висела свежая табличка, указывающая на то, что это «Офис Председателя ЧК Дзержинского З.Ф.» Не знаю почему, но табличка расстрогала меня до слёз, пришлось лезть в карман за носовым платком. И вообще такая странность: оказавшись здесь, я всё время испытывал одно неловкое колючее чувство — мне казалось, что это и есть моя настоящая, подлинная Родина!

Зал пока что больше напоминал сам себя, чем, чей бы то ни было офис. Просто на самой его середине, прямо в центральном круге, где судья совершает первый вброс мяча, разместили буквой «Т» два стола: длинный и короткий. Судя по нервным смешкам, исторгаемым членами Консилиума, я слегка припаздывал. Сами они разместились за длинным столом, меня же пригласили за короткий.

Было немного страшно. Я ведь, признаться, очень надеялся на поддержку Комиссара, но он почему-то не пришёл. Почему он не пришёл? И почему нету Алконост? Они мне что, приснились оба? Сидят люди в белых одеждах, почти ангелы, их лица светлы и мудры! Их позы выдают благородство и сдержанность, в их глазах вселенская печаль и сострадание! А вот где твоя недавняя бесшабашная богатырская удаль, Добрыня, мать вашу, Никитич, непонятно? Всё-таки, что ни говори, куда приятнее жрать оливье и получать по морде, чем сидеть на райском облаке перед Всевидящим Оком Его!

Эх, Родина, Родина, почему сразу, как только начинаешь испытывать к тебе нежность, ты тут же волочёшь в кабинет!