В ожидании опоздавшего один играл в мяч, я его не сразу заметил. Такой ловкий и юркий. Всё время кидал мяч мимо корзины! Как только я занял своё место, его окликнули и мазила нехотя вернулся за стол.
— Ну что ж, коллеги, начнём, пожалуй, — обратился к соратникам человек с головою льва. Его звали Василий Васильевич и был он тут, судя по всему, главный. — Проговорим ситуацию ещё раз — от начала и до конца! Я думаю, не повредит?
— Не повредит! — согласились члены Консилиума вразнобой.
— Тогда, погнали, — сказал Василий Васильевич, покрутив головой вправо-влево. Вправо-влево. За ним и я. Разминка такая — всем советую. — Как почивали-с, Зигмунд Фрейдович?
— Для человека в моём положении, — сказал я, стараясь держаться, как можно свободнее, — лучше не бывает!
Голову вверх-вниз, вверх-вниз!
— Отлично, — сказал Василий Васильевич, — а что это за положение такое, позвольте полюбопытствовать?
Члены Консилиума одобрительно загудели.
— Я ведь говорил уже Важному Специалисту: у меня «Я» убежало!
— И что? — встрял в беседу юркий. — Подумаешь, потеря! У моей жены вон молоко вчера убежало и что?
Ему сделали знак — мол, ты чё, вообще спятил: говоришь такое! Но юркого это не смутило, он тут же показал жестом: мол, сам знаю, отвяньте!
И снова за своё:
— Вот вы сидите теперь против нас, отвечаете на наши вопросы, отвечаете внятно, не пыжась! И ведёте себя адекватно. А это что значит? Значит, ничего страшного с вами не произошло. Ну, так ведь?
— Логично, — вынужден был согласиться я.
Тут мы вместе: я и Василий Васильевич сделали несколько круговых движений головой — до хруста в позвонках. Юркому пришлось подождать, пока мы закончим.
— Выходит, всё зашибись, верно? Стало быть, мы всецело можем на вас рассчитывать?
— Можете, — сухо пообещал я.
— Мне показалось, вы кого-то искали взглядом? — обратилась ко мне женщина с присобаченным к маленькой голове огромным шиньоном. — Я права?
— Логично, — снова сказал я.
— Собутыльника потеряли?
Я кивнул.
— Воблина Викентьевна, ну зачем вы так, в самом деле?
Человек-лев поменял дислокацию, встал со своего и места и картинно оседлал уголок стола.
— Заболел ваш Добрыня Никитич, голубчик! Это я ещё мягко выражаюсь. Выпил вчера литр ментолового спирта и как говорится: не жди меня, мама! Да-да. Именно! Еле откачали его. Хорошо, физические параметры — ё моё, не то бы вынесли вперёд ногами!
— Вынесли, — не сдержался любитель мяча. — Такого ещё поди подними!
— Ну да… — Василий Васильевич на секунду-другую сбился. — Да… Именно… А ведь мы делали на него ставку! Открытый, общительный — такой, знаете ли, чувашский богатырь. Слегка — недотёпа, чуть-чуть — герой, но всегда готов
протянуть руку помощи! Одним словом, свой среди чужих, чужой среди своих! Да-с…
В разговор, наконец, вступил четвёртый ангел — самый молодой из них. Молодой, да, видно, ранний. Говорил, будто милостыню протягивал.
— Позвольте, Василий Васильевич?
— Да-да, Густав Карлович, пожалуйста…
«Ну, если Густав Карлович, — подумал я, — то это уж точно добра не жди!»
И почему я так подумал?
Юркий, меж тем, вытащил откуда-то мяч и давай катать его по столу.
Коллеги сначала завороженно наблюдали за манипуляциями коллеги и только после оклика главного сделали вид, что это им вообще неинтересно!
— Семён Семёныч! — Василий Васильевич вернулся на место и отобрал у проказника мяч. — Ну, зачем же на столе, голубчик? Если уж совсем невтерпёж, шли бы вон под щит! Мы вас слушаем, Густав Карлович!
Мы, главное! Нет, вы слыхали? А я тут что, для мебели?
— Значит, смотрите, что у нас получается…
Как он выглядел, этот Густав Малер? Малер — это композитор такой, великий! А этот Густав — его полная противоположность! Наверное, если нигде не сгодился, самое лучшее — подать заявку на членство в каком-нибудь Почётном Комитете. Или Ассоциации. Или, что там у нас ещё? Бюро, Синклит, Совет Старейшин! И не то, чтобы он был плох собой — нет, наоборот: позировки, костюм, красноречие! И главное, голос! Голос, который я уже где-то слышал. Слышал вот-вот, совсем недавно! Всё силился вспомнить и никак!
Короче, персонаж был тот ещё, с виду не подкопаешься, а слушать — уши отсохнут! Сейчас сами увидите.
— Любая наука, это не то, что там… — оратор указал наверх, — а то, что тут. Тут вот, рядом с нами! Если от науки нет никакой практической пользы, то это, простите, пустая болтовня, а не наука! И что ужаснее всего — все всё понимают и всем всё — до лампочки! Но как же психосоциальная терапия, спросите вы?
— Вот именно! — возмущённо воскликнул я, но никто этого не заметил. Что-то, кажется, хотела добавить Воблина Викентьевна, но Густав Карлович резко прервал эту попытку красноречивым жестом.