Очищение

Он успел поджечь два танка до начала ответной стрельбы и третий — через секунду после того, как первый ответный снаряд, царапнув броню на левом борту, заставил «тридцатьчетверку» тяжко содрогнуться и с унылым страшным воем ушел куда-то в развалины. От горящих «пантер» в сторону побежало несколько выбравшихся низом человек, а трое — с автоматами, со «шмайссерами», — залегли у танков и открыли густой заградительный огонь.

Лютовой постоянно возил в танке пару «фаустов» и два трофейных ручника, «MG42», с солидным запасом патронов. Такие вещи были обычным делом на фронте: если человек хотел жить и побеждать, он нарушал кучу инструкций и ничуть не страдал по этому поводу. Огнем пулеметов и «фаустами» танкисты (трое из них выбрались наружу) сразу подавили прикрытие. Лютовой с несколькими вовремя подошедшими пехотинцами бросился вдогонку за убегающими — командира пехотинцев убили как раз в этот момент, пришлось брать командование преследованием на себя.

Немцы, видимо, плохо знали этот район и бежали просто в надежде, что прикрытие их защитит надолго, что русские не станут преследовать, можно будет затеряться в развалинах. Они ошибались. На первом этаже — единственном уцелевшем — трехэтажного дома начался короткий бой. Двое немцев были убиты, как и четверо пехотинцев, еще один пехотинец — тяжело ранен и последний — контужен.

Последний немец и тут пытался уйти, без раздумий и очень прытко (а двое его товарищей это восприняли совершенно как должное!), но Лютовой снял его с оконного проема выстрелом из пистолета. И теперь, осторожно подобравшись к окну, посмотрел вниз.

Немец лежал на боку на груде щебня и прижимал к себе портфель. Совершенно не подходивший к его маскхалату, под которым были видны серебряные знаки различия эсэсовского подполковника. И он был еще жив.

Лютовой спрыгнул туда, наружу. Немец пытался дотянуться до вылетевшего при падении из руки пистолета — но ничего не получалось, тело отказывалось слушаться, и он только смотрел на присевшего рядом русского лейтенанта полными бездонной ненависти глазами. Но потом… Лютовой часто вспоминал этот момент — да, потом немец моргнул, и вместо ненависти в его взгляде появилась лишь усталая сожалеющая насмешка. Он выпустил портфель и сказал по-русски только одно слово: «Возьми». Почти без акцента.

Потом голова его тяжело свалилась набок…

Тому, что содержалось в этом портфеле, трудно было поверить. Лютовой даже не очень расстроился, что не взялся за подробную разборку раньше — пока был цел СССР, — он бы все равно не поверил в то, что нашел и хранил столько лет.

Он и сейчас еще не вполне верил. Слишком велик и странен был охват проблем в тех бумагах…

Лютовой придвинул к себе удобный откидной столик, перебрал недавно исписанные листки. Эту рукопись он спешил закончить — и вот теперь она, кажется, была закончена. Последняя рукопись в его жизни. Она не будет напечатана — в ближайшее время точно. Она никогда не попадет в Интернет, которого нету больше.

Он прочел про себя, еще раз пропуская через сознание и перепроверяя слово за словом, последний лист…