В некоторых местах поселка горели — видимо, уже не первый день — дома. Слышались выстрелы, обрывки песен, крики как истерично-веселые, так и полные ужаса и боли, — и вживую, и через усилители. Всюду валялись, свисали из окон, висели на деревьях и оградах трупы — и совсем свежие, и уже почти разложившиеся, и просто их куски, в которых не всегда можно было даже просто опознать часть человека. Видно было, что среди них есть убитые, самоубийцы и умершие непонятно из-за чего. Шлялись в одиночку и группами пьяные или одурманенные наркотиками существа, младшим из которых было едва-едва по три-четыре года. Многие были голыми, и это, судя по всему, ими даже просто не ощущалось. Казалось, им всем ни до чего нет дела. Тут же, среди трупов и невменяемых, на лужайках перед домами, на верандах — трудно было куда-то глянуть и не наткнуться на подобную сцену, — обезумевшие люди занимались сексом; казалось, кто-то решил овеществить в реале самые омерзительные и страшные порносайты, как бы в память о сгинувшем Интернете. Иногда здесь же гулял какой-то безумный самодеятельный карнавал, слышались смех, тосты, а участники веселья легко и просто присоединялись к оргиям.
Отряд остановился в центре «гондон-минимума», как обозвал кондоминиум один из байкеров, — у неработающего фонтана в парке. В чаше фонтана навалом лежали трупы. Тут ж сидел и плакал ребенок лет двух-трех — у него на шее заливался сигналами электронный «беби-ситтер», пытаясь достучаться до неизвестно где находящейся матери малыша.
— Остановить это все невозможно. — Жарко кивнул одному из своих людей, тот отправился за малышом. — Даже неясно, с чего начинать… Смотри, тут же все просто-напросто не в себе! Нужна зачистка. Отдай приказ.
— Но тут дети… — Романов осекся, увидев, как вырвавшийся из боковой улицы на круговую трассу серебристо-зеркальный джип легко переехал двух голых девочек десяти-двенадцати лет, упоенно ласкавших друг друга прямо посреди дороги рядом с большим кегом пива. Хлынувшая кровь, смешанная с желтой отравой из бочки, хлестнула по джипу, он вильнул и завалился боком в дренажную канаву; из машины никто не вышел, она так и осталась стоять, словно серебряный гроб из детской страшилки. Одна из девочек, еще живая, истошно-пронзительно кричала на одной ноте, но этот крик не привлекал, да и не мог привлечь ничьего внимания в атмосфере, царившей на улицах.
— Копии своих родителей, можешь мне поверить. Я хорошо знаю этот малолетний сброд, — жестко сказал Жарко.
— Есть и совсем маленькие, — Романов кивнул на малыша, который мгновенно затих (или даже потерял сознание) на руках у взрослого. — И я думаю, что и нормальные тут все-таки есть тоже. Мы не можем бросаться людьми. Надо забрать малышей и тех, кто захочет уйти. Выходим наружу, окружаем периметр и начинаем.
— Порченое семя… — Жарко покривился. Но возражать не стал…
Они вывезли оттуда двадцать пять детей, в основном малышей, и троих взрослых. И одну-единственную семью из пяти человек: старушки, матери с отцом и двух мальчиков одиннадцати и шести лет, — которые сидели, забаррикадировавшись, в своем доме. В стычках, которые начали вспыхивать сами собой, потеряли двоих бойцов. Скольких убили — не считали и потом еще много часов стаскивали и сталкивали машинами трупы в красивый овраг за дальней окраиной поселка. Сами дома, конечно, могли пригодиться — если не сгорят все, занимаясь друг от друга. Тушить пожары не было никакой возможности.
На воротах, которые встретили их открытыми и которые Жарко старательно закрыл, прямо на стыке добротных створок, поверх предупреждающей таблички о частном владении Романов наклеил недавно появившийся плакат-печать: черно-желто-белый лист со стилизованной надписью красным:
Глава 5
Витязи
Нынче мир наш весел не больно –
Всяка шваль гужуется всласть…
Смейтесь, гады, будьте довольны –
Ваша миссия удалась!
Но знайте: мчится где-то в пустыне
Так, что звезды бьются о сталь,
Синий поезд — Сивка Добрынин…
Распоряжение о создании Комитета государственной безопасности Романов подписал ближе к полудню 19 августа.