— Очень, — кивнул мальчик. И быстро добавил: — Вы не подумайте, я не лентяй и не что-то там! У меня и личные благодарности есть от дяди Ли, две… Я все понимаю… я раньше не понимал…
— Не понимал? — остро спросил Николай. Сережка кивнул:
— Не понимал. То есть я не не понимал… я просто не думал, откуда все берется… ну… что ешь. Как будто само в магазинах появляется…
— Руки часто стирал, да? — Голос Романова стал жестким.
Мальчишка опять кивнул.
— Я даже плакал по ночам, — признался он, пряча глаза. — Как подумаю, что утром надо опять что-то делать… а пальцы не гнутся даже, и вся ладонь в крови… чуть подживет — и опять… Просто, понимаете, — он выпрямился, глянул в лицо Романову почти зло, — я же не могу себе приказать не думать! Ну не могу же! А есть вещи, которые надо сразу, прямо сразу записывать! И что?! Как быть?!
— Я уже сказал, как быть, — отозвался Романов. — Отправишься к Ошуркову в интернат. Записывай и днем и ночью. Думай, сколько влезет. Только не забывай, во-первых, откуда хлеб на стол попадает.
— Не забуду, — тихо ответил Сережка. — А еще что?
— Что еще «что»?
— Вы сказали — «во-первых». А еще что?
— А еще то, что пойми, раз тебе уже четырнадцать… почти. Я тебя не увидел — пожалел — на легкую работу перевел. Ты даже еще не знаешь, что я на тебя взвалил. И что на вас на всех — вот таких, как ты, — взвалили. Ты не отдыхать едешь. Ты едешь въ…ывать, — спокойно матюгнулся Романов. — Сутками. Без поблажек. Без отдыха на траве. Без выходных и отпусков. Без каникул. Как солдат на войне. Понял?
Мальчик встал. Ненаигранно встал и вытянулся — видимо, уже по привычке. И сказал негромко:
— Я понял, что вы имеете в виду. Я буду… буду солдатом[14].
После его ухода Романов взялся читать проект по финансовой системе денег с передержкой. Но в голову ничего не лезло, и он понял, что просто очень устал. И почти обрадовался докладу — пришел Шумилов. Встреча не была назначена… ну и пусть.
Шумилов был в сапогах для верховой езды, забрызганных свежей грязью. Сев напротив, он почесал висок, кивнул на папку под локтем Романова:
— Совпадение.
— Какое? Чай будешь? Сегодня всех угощаю.
— Нет, спасибо… Совпадение какое. А я к тебе как раз с этим делом. — Голос Шумилова был нейтральным, но взгляд — странным. Каким-то испытывающе-выжидающим.
— Ты — с этим делом? — Романов на самом деле удивился. — Слушаю.
— У меня есть спец, который наладит финансовую систему. Серьезный спец.
— Раз он есть у тебя… — Романов крутанул папку, прижав пальцем. — Гм. И за что он у тебя?
— А за историю с клубом на Золотом Роге.
Романов откинулся на спинку кресла и опустил глаза. Глуховато спросил:
— Это тот… с мальчишками?
— Угу. Он самый. Больше ста мальчишек за четыре года.
— Я думал, он сидит.
— Да что ты… Ничего не доказано, все документы потерялись, пострадавшие жалобы отозвали, следователи ошиблись, нужные люди за него попросили… Так и работал он в своей фирме. Ты сам-то думай — «кто ж его посадит… он же памятник». — Шумилов улыбнулся, Романов понял это, не поднимая глаз. — Я вот только думал, что его втихую пришибли, когда все это началось. И вдруг — такая встреча.
— Чего ты от меня-то хочешь? — Романов стал возиться в нагрудных карманах.
— Да ничего. Просто утром был опять спор из-за финансов, ни до чего не доспорились. И ты вон с этим проектом сидишь. А он на самом деле хороший спец. На самом деле все наладит. Сидит, трясется от рвения и твердит, что он ни единого не изнасиловал. Что он всегда их очень любил. Что он многих буквально от улицы спас. Так что, я его ставлю к работе?
Романов поднялся, повозил по столу папкой. И спокойно сказал:
— Посади-ка ты его на кол. Там, над бухтой, и посади. Утром. И чтобы не сразу подох. Понятно?
— Нету у нас такого вида смертной казни, — вздохнул Шумилов. — Виселица есть. И расстрел. Кола нету. Ну да ладно, я к утру сам выстругаю… Однако, — Шумилов тоже встал, — обрадовал ты меня. Очень. Я ведь боялся — специалист ведь…
Романов наконец посмотрел на начальника КГБ. Во взгляде Шумилова теперь было веселое уважение. Но слова Романова были серьезны и взвешенны: