Во всяком случае, перед дискуссией начальник академии Эйдеман и начальник кафедры Меликов были вызваны к Ворошилову и получили от него указания в духе, совсем противоположном надписи, которая еще недавно была сделана на докладной записке Тухачевского.
Поэтому вся дискуссия была проведена тенденциозно, в совершенно определенном направлении, дабы оправдать действия Юго-Западного фронта на Львовском направлении и подтвердить невозможность поворота Конармии на Люблин. Тухачевский на этой «дискуссии» не присутствовал, и, видимо, не добровольно. Его просто не пригласили.
Неприятный тягостный осадок остался от всех заранее инспирированных выступлений, так плохо скрывавших всю их тенденциозность и субъективизм в оценке исторических событий. При этом речь шла уже не столько о действиях Юго-Западного фронта, потому что затрагивать эту тему ввиду шаткости ее аргументации было, видимо, неудобно, сколько о неправильности и даже порочности всего плана Тухачевского в целом. С такой именно критикой выступил Меликов и несколько других докладчиков. Эта критика носила уже враждебный и дискредитирующий характер. Лишь один-два преподавателя академии (в том числе и автор этих строк, бывший тогда начальником оперативного факультета) выступили с другим мнением. Их доводы в защиту плана Тухачевского, невозможности остановки на Буге и необходимости тесного взаимодействия фронтов при наступлении на Варшаву были настолько аргументированы и убедительны, что начальник академии Эйдеман в своем заключительном слове постарался ослабить заостренность дискуссии на этом вопросе, не нарушая, в принципе, конечно, цели, ради которой она была назначена и проведена.
Следует отметить, что объективная критика действий командования Юго-Западного фронта и Конармии была на дискуссии чрезвычайно затруднена и ограничена Так, например, ссылаться на труд Пилсудского признавалось величайшим грехом. Чтобы дезавуировать всякие соображения Пилсудского о той угрозе, которую представляла для него Конармия, говорилось, что он умышленно рисует свой контрманевр чрезвычайно рискованным и опасным, дабы придать ему больше значения и возвеличить его.
Конечно, эта цель не была чужда Пилсудскому.
Но при такой постановке вопроса выходило, что наше наступление в 1920 г вообще не представляло для белополяков никакой опасности и что их контрудар с Вепржа был чрезвычайно примитивным, легким маневром, протекавшим в очень упрощенной оперативной обстановке.
Так искусственное умаление обоснованных аргументов, преследовавшее субъективистские, эгоистические интересы, приводило к еще большему искажению исторической правды и обесценивало все значение нашего наступления в 1920 г.
На самом деле это наступление, даже при отсутствии взаимодействия двух фронтов, представляло для белополяков смертельную опасность и привело их на край гибели Только грубые оперативные ошибки и субъективистское политическое недомыслие руководителей Юго-Западного фронта и Конармии спасли панскую Польшу.
Однако точка зрения, оправдывавшая действия руководства Юго-Западного фронта и Конармии, восторжествовала и окончательно утвердилась в 1936 г., когда в глубокой тайне уже зрели коварные замыслы, решившие через год судьбу Тухачевского. Затем она была официально узаконена в Кратком курсе истории ВКП(б), вышедшем в 1938 г., когда Тухачевского уже не было в живых.
В этом искажении исторической правды проявилось все отрицательное влияние Сталина на нашу историческую науку, его стремление во что бы то ни стало перечеркнуть или оправдать все свои тяжелые ошибки, в том числе и в советско-польской войне 1920 г.
«На братоубийственную бойню кронштадтцы пойти не могли!..»
О Кронштадтском мятеже в советское время писали скупо: мол, «антисоветское выступление гарнизона, организованное эсерами, меньшевиками и белогвардейцами при поддержке иностранных империалистов».
Волнения начались 28 февраля 1921 г., 2 марта был создан «Временный революционный комитет» во главе с матросом С. М. Петриченко, но восстанием заправляли будто бы бывшие царские офицеры, создавшие 3 марта «Штаб обороны» во главе с бывшим же царским генералом А. Козловским.
Против грозной крепости М. Н. Тухачевский выступил во главе 45-тысячной 7-й армии и за одну ночь разгромил многотысячные силы мятежников, убив тысячу соотечественников, ранив 2 тысячи и 2,5 тысячи взяв в плен. Но непритязательные воспоминания участников кронштадтского восстания говорят о другом. Тухачевский одержал победу не над кронштадтским гарнизоном, а лишь над отрядами моряков, которые прикрывали уход в Финляндию основной массы восставших, не пожелавших стрелять в своих одетых в красноармейские шинели братьев…