Очищение армии

3 марта во всех газетах было напечатано, что в Кронштадте вспыхнул белогвардейский мятеж во главе с генералом Козловским, которого, кстати, мы и в глаза не видели. Нам стало ясно, что Калинин охарактеризовал митинг на Якорной площади как контрреволюционный белогвардейский мятеж против советской власти. Перед гарнизоном встал вопрос, что делать дальше.

4 марта стало известно, что на линейных кораблях «Севастополь» и «Петропавловск» создан революционный комитет, который возглавил матрос с «Петропавловска» товарищ Петриченко. Было предложено создать революционные комитеты во всех частях гарнизона и взять власть в свои руки, отстранив от руководства комиссаров.

На 10 утра 5 марта было назначено совещание представителей ревкомов на линкоре «Петропавловск». Вечером 4 марта я зашел в Первый флотский экипаж и узнал, что приглашение от ревкома получили и они.

5 марта на «Петропавловске» собрались представители всех воинских частей гарнизона. Помню выступление Петриченко.

«Братва, – обратился он к собравшимся, – все вы прочитали, наверное, в газетах за 3 марта, что наши требования расценены как «контрреволюционный белогвардейский мятеж». Отсюда надо сделать вывод, что информация Михаил Иваныча Калинина не была объективной. По привычке посчитали, что коли предъявлен протест против действий правительства, значит, это белогвардейщина и контрреволюция, несмотря на то что революционные массы, преданные советской власти, требуют облегчить участь крестьянства. А объяснить протест проще всего действиями генералов, кадетов и прочих империалистов. Поскольку наши требования истолкованы как мятеж, надо решить, что делать дальше». После короткого обмена мнениями совещание единогласно решило попытаться разрешить конфликт мирным путем и направить на материк для переговоров делегацию от гарнизона.

6 марта делегация из четырех человек, возглавляемая членом ревкома, матросом с линкора товарищем Вершининым, вышла на встречу, которая должна была состояться на льду Финского залива между Кронштадтом и Ораниенбаумом (ныне Ломоносов). Но вместо переговоров безоружная делегация была арестована, а впоследствии расстреляна. (В своей повести «Капитан Дикштейн» М. Кураев авторитетно заявляет, что Вершинин был взят в плен 8 марта во время первого штурма крепости).

7 марта со второй половины дня после распространения листовок с предложением сдаться в 24 часа, иначе нас расстреляют «как куропаток», начался артиллерийский обстрел Кронштадта с Лисьего Носа, со стороны Ижор и форта Красная Горка. Кронштадт отвечал только редкими выстрелами с линкора «Севастополь». Одновременно были приняты меры к обороне крепости.

8 марта первый штурм Кронштадта был без труда отбит. На усилившийся обстрел батареи фортов крепости и линкоры реагировали редкими выстрелами – основная часть гарнизона не хотела обострения борьбы, все ждали открытия X съезда партии, что скажет в ответ на наши требования товарищ Ленин.

По-разному вели себя члены партии. С 4 марта начался массовый выход из ее рядов в знак согласия с требованиями моряков. Запомнилось, что, когда отстранили комиссара отряда Смирнова, он сказал, обращаясь ко мне: «Товарищ Ермолаев, поймите, ваши требования вполне законны, и мы не боимся вас, но мы боимся врагов революции, которые могут выплыть из-за ваших спин». А командир по строевой подготовке Кудряшов прямо заявил: «Товарищ Ермолаев, я никуда не пойду. Я вместе с братвой воевал на Волге и останусь с ней до конца».

8 марта он командовал отрядом моряков учебно-минного отряда при отражении штурма.

Усиление обстрела и полученные нами сведения о жестокой расправе в Ораниенбауме над морским дивизионом, который поддержал наши требования, говорили, что с нами решено расправиться военной силой. Это подтверждалось переброской крупных воинских частей из других районов страны. Решив подавить Кронштадт, власти не считались с тем, скольких человеческих жизней это будет стоить. Ведь знали власть имущие, какими силами и вооружением располагает гарнизон Кронштадта, но разговаривать с крестьянами, одетыми в матросские бушлаты и красноармейские шинели, протестующими против аграрной политики правительства, видимо, считали для себя унизительным. Они сочли возможным поставить на карту своей политической заносчивости тысячи ни в чем не повинных жизней и устроить на льду Финского залива страшное «ледовое побоище», что дало бы им возможность приписать кронштадтцам кучу противосоветских грехов. Но на эту провокацию мы не пошли.