Очищение болью

«Не только дома красивые строил, – пояснит учитель, – но и сказки про себя красивые сочинял. Например – «Три богатыря». А на самом деле даже одного такого богатыря, похоже, не имел. И религию, в принципе, имел красивую. В ней о любви к ближнему много говорилось. Только не было любви в жизни этого народа. По крайней мере, его архивы сохранили много свидетельств ненависти, а про любовь так мало, будто ее и не было вовсе»…

Согласитесь, погибнуть в военном столкновении с внешними врагами, в сражении со стихией или даже в результате каких-то экономических потрясений, куда почетнее, по крайней мере, не так обидно, как от собственной корысти, от злобы и ненависти друг к другу…

* * *

Что и говорить: горьки, болезненны откровения Андрея Антипова. Но это всё же откровения не злорадствующего недруга, «пятиколонника» или глупца, мазохиста, а искреннего патриота Отечества, человека с любящим сердцем. И потому не могут быть они поводом для уныния, которое есть для христианина грех смертный, но должны стать импульсом к действию, к соработничеству со Всевышним.

Россия

Дядя Ваня на участке
Вырастил цветы.
Не цветы, а чудо-сказка,
Плод души, мечты.

На другой день ранним утром

Он с букетом калл,
Чистый, светлый, кротко-мудрый,
К станции шагал.

Нес забитым, безутешным

Людям благодать.

Дядя Ваня… милый, грешный,

Как мне боль унять,
Когда вечером обратно
С выручкой цветной
Ты бредешь, бранясь отвратно,
Битый и хмельной.

До чего же ломки грани

Нашей красоты.
Дядя Ваня, дядя Ваня…
Ведь Россия – ты.

Часть II. Не канут в нетях

«…прошлое не прошло, а сохраняется и прибывает вечно, но мы его забываем и отходим от него, а потом, при обстоятельствах, оно снова открывается, как вечное настоящее».

П. Флоренский

«Гордость и память – это движение души. Не заметить, не опереться на них – идиотизм. И вдвойне идиотизм, а точнее тягчайшее преступление – топтать, истреблять, как это делается нередко ныне, эти великие свойства в людях, превращая их в манкрутов, слепцов, идущих на поводу слепых поводырей.»

(«Не канут в нетях»)

На побывку едет…

Пятьдесят лет назад в молодежном журнале «Смена» была опубликована песня, которая вскоре, с подачи Людмилы Зыкиной, стала, говоря современным языком, супершлягером, а молодой композитор, доселе мало известный – Александр Аверкин обрёл всенародную признательность и любовь. Мне довелось услышать эту песню задолго до того, как исполнила ее по Всесоюзному радио великая певица. Каким образом? Вот об этом – рассказ.

Нудный осенний дождь, будто просеянный через сито, падал на наши бритые головы, прикрытые промокшими, поникшими, как гребни у недобитых петухов, пилотками. Перед трибуной, установленной прямо на асфальтированном плацу, который по рассказам «стариков» («дедов» тогда, как и «дедовщины», – мы знать не знали), ночами с мылом драят «салаги», шли бравые, туго перетянутые широкими ремнями и не обращающие никакого внимания на холодный дождь, солдаты третьего года службы. Гремел духовой оркестр, тянулись на трибуне стройные офицеры, лихо звучала гвардейская песня о героях Таманской дивизии.

Глухо, в такт качающимся колоннам, бил барабан, звенели литавры, сливаясь в унисон с горластой вдохновенной песней. И, казалось, что тучи, задевающие за крыши солдатских казарм, не вытерпят и подпрыгнут вверх.

– Смотри, – толкнул меня в бок стоявший рядом Юрка Смирнов из Иванова, такой же первогодок, как и я, – третий справа, во втором взводе – Аверкин, тот, что песню о героях-таманцах придумал.

Я бросил взгляд и увидел парня среднего роста, с погонами рядового, марширующего в общем строю.