Очищение нации. Насильственные перемещения населения и этнические чистки в Румынии в период диктатуры Иона Антонеску (1940–1944)

Неудивительно, что многие люди потребовали освобождения от депортации по причине того, что они не ромы, а этнические румыны, даже если цвет кожи у них был более темным, чем у «типичного» румына. Например, группа граждан из молдавского города Хуши потребовала, чтобы их исключили из списка «подозреваемых цыган», поскольку они были этническими румынами. Заявители писали, что списки полны ошибок, потому что «при проведении переписи [жандармы] смотрели не на документы, а на лицо, кто более смуглый, того считали за цыгана». Как благонамеренные румыны, писали далее заявители, они приветствовали депортацию «цыган» и выдворение «жидов», но их поверг в прострацию тот факт, что теперь те же «жиды» прилюдно над их горем смеялись[1062].

Используемая многими заявителями лексика кажется извлеченной из пособия по постмодернистской антропологии, настолько креативными были эти, как правило, полуграмотные люди в поисках средств выражения своей комплексной идентичности. Например, солдат, который просил о возвращении своей семьи из Транснистрии, куда она была депортирована, поскольку он был «по происхождению цыган», определял себя следующим образом: «Я румын и желаю умереть румыном»[1063]. Другие писали о себе как о «цыганах румынского племени, румынизированных, а не кочевого племени»[1064]. Еще один заявитель совсем обошел тернистый вопрос об этничности и просто описал несправедливость, совершённую в отношении его семьи, которую депортировали, «в то время как я воевал на фронте, чтобы защитить народ и страну, частью которых были моя жена и детишки»[1065]. Очевидно, что для всех этих людей «быть цыганского этнического происхождения» не было несовместимым с тем, чтобы быть румыном, принадлежать к румынской нации – идея, которая казалась абсурдной румынским бюрократам и интеллектуалам-националистам.

После того как выявили «цыган» и провели различие между «кочевыми цыганами» и «цыганами оседлыми», жандармы и полицейские должны были отобрать среди последних тех, кто, цитируя приказ К. Василиу от 22 июля, были «судимыми, рецидивистами либо не имели средств к существованию или конкретного занятия, позволяющего вести честный образ жизни»[1066]. И, как будто бы эта формулировка не была достаточно расплывчатой, в бюрократической переписке лиц, ответственных за депортацию, ее часто использовали в весьма различных вариантах. Так, заместитель К. Василиу, полковник К. Тобеску в своем приказе жандармским инспекторатам и легионам от 25 июля указал, что депортацию оседлых ромов следовало «начать (sic!) с тех, кто был осужден за преступления и различные правонарушения, рецидивистов, карманников, воров, промышляющих в поездах, базарных воров, барахольщиков, а также всех тех, на которых есть данные, что они живут воровством»[1067]. Нижестоящие офицерские чины спускали своим подчиненным эту формулировку в еще более расплывчатых терминах[1068]. Нечеткость формулировки, как и ее небрежная и неточная передача при бюрократической переписке, приводила к тому, что у полицейских появилось большое поле для определения того, кто подлежал депортации и насколько жесткими были количественные квоты на депортацию. Включенные в списки на депортацию ромы были лишены права на апелляцию. Повсюду царил произвол.