Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

«В силу того, что сознание — предмет неуловимый, «вещь» нематериальная, описывать его чрезвычайно трудно, так же как и рассуждать о нем. Его реальность прячется, ускользает. В обыденном языке мало слов, изначально относящихся к действиям сознания. Поэтому некоторые исследователи, например, Ортега-и-Гассет, говорят не о понятии сознания, а о метафоре сознания. Метафора— оборот речи, в котором слова употребляются в их переносном значении» (Там же, с. 230).

Ортега-и-Гассет может быть сколько угодно знаменит, но это не делает его слова истинными или обязательными. Впрочем, возможно, он прав, если описал словом «метафора» то, как философы говорят о сознании. Даже то, что явление идеально, не делает его недоступным описанию или рассуждению. Никто еще не доказал, что сознание действительно идеально. Это мнение Диамата, спутавшего сознание с мышлением. Это раз. Во-вторых, ни один философ не говорит, что трудно рассуждать, к примеру, о логике. А она уж точно идеальна, потому что искусственно создана людьми как способ говорить о правильном мышлении.

Сознание до тех пор трудно для описания, пока мы говорим не о нем, а о чем-то ином, используя слово «сознание» в переносном значении. Как метафору.

Нет, я не хочу прощаться с этой работой и еще вернусь к ней однажды. Но пока у меня больше нет сил сдерживаться и не ругаться из-за метафорического языка Философии. Я прошу прощения у Т. П. Мяташа за свои придирки и прямо говорю, что ругаюсь только потому, что эта работа дает возможность ругаться. В большинстве остальных просто нет ничего, что стоит даже ругани.

Могу сказать, что с этой работы для меня начинается новая русская философия сознания. Точнее, одна из школ философии сознания, потому что есть и другие.

Глава 5. Новые философские словари в России

Я хочу закончить разговор о советской Философии обзором последних словарей, потому что словари всегда подводят итоги какого-то периода в развитии Науки. И раз на рубеже третьего тысячелетия ученые вдруг начали обильно создавать философские словари, значит, это и рубеж научный, даже если Науку понимать не как поиск истины. Во всяком случае, обзор психологических словарей и разных учебников уже достаточно определенно показал, что творится у нас в научном сообществе. Кратко говоря: по-старому жить невозможно, а по-новому еще не умеем. В итоге — стараемся. Старательность воспринимается как хорошее качество, но это только потому, что никто не задумывался о ней, как и о сознании.

Старательность не хороша. Она так оценивается лишь у ребенка, когда взрослые хотят его поощрить. На деле же старательность плохая оценка, потому что означает, что человек не умеет делать дело и не знает того, за что взялся. Вот и большинство попыток говорить о сознании в лучшем случае выполнены людьми старательными, в худшем — почувствовавшими не то, что наша Наука сейчас буксует, а то, что есть рынок и можно на нем заработать. Легко и быстро.

Ведь словарь и учебник — это самые раскупаемые книги. К тому же они выглядят обманчиво легкими. Как кажется, их можно написать не с той глубиной, что исследование по отдельной теме. Это иллюзия. В одном из писем Чехов извиняется за то, что пишет длинно, поскольку у него нет времени писать кратко. Краткость словарей и общих курсов или Введений — именно такая обманчивая краткость большей глубины, требующая не проскакивать над сложными местами на словесном искусстве, «как фанера над Парижем», а отвечать за каждое свое слово.

В общем, как после любой революции, у нас время, когда к власти приходят новые люди, и многие из них только что с фронта, поэтому они ожидают к себе снисхождения… Как вы догадываетесь, в новых русских философских словарях происходит все то же самое.

Некоторые из них, как, например, «Философско-энциклопедический словарь. Человек» (2000 г.) под редакцией И. Фролова, не стесняются заявить про себя: «Вниманию читателей предлагается в некотором роде уникальное для нашей страны издание». При этом в нем нет ни сознания, ни осознавания, хотя есть бессознательное. Открывающая его выспренная и высокопарная статья И. Фролова и В. Борзенкова замахивается на «сущностное определение человека» и с очевидностью претендует на то, чтобы быть своеобразным итогом современной антропологии. Но слово сознание они явно употребляют, не замечая его. Даже когда заявляется собственная мировоззренческая позиция авторов, надо полагать, они не заметили, что упомянули сознание: