Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

Оставлю этот неожиданный вывод без замечаний, — я его вообще не смог понять. Сознание же в его диссертации поминается довольно часто, но строго в соответствии с тем, как оно используется разбираемым западным мыслителем. Собственного определения сознания Соловьев здесь не дает, а выводить его простонаучное понятие я не хочу, хотя это могло бы иметь значение. Если сознание оказывается ключевым понятием всех европейских философий, его определение желательно.

До каких-то размышлений об этом понятии Соловьев дорастает лишь в 1891 году. На это его вынуждает жизнь, а точнее, возобновление одного старого литературного спора о народности и национальности. Литературный спор, если подойти к нему культурно-психологически, — это определенная жизнь и одновременно особое поле наблюдений. Взглянув через него в свое обычное понятие сознания, Соловьев вдруг понимает, что оно недостаточно для этого спора. В следующий миг он осознает, что в действительности понимает сознание шире, чем ему было достаточно при разговоре о западной философии.

И вот из столкновения с жизнью рождается расширение понятия и живой очерк его истории, который стоит привести целиком, поскольку он явно войдет обязательной частью в русскую философию сознания.

«По духу русского языка слово сознание связано с мыслью об отрицательном отношении к себе, о самоосуждении. Активного глагола сознавать вовсе нет в народной русской речи, а есть только возвратный сознаваться.

Сознаются люди в своих недостатках, грехах и преступлениях; сознаваться в своих добродетелях и преимуществах также противно духу русского языка, как духу христианского смирения» (Соловьев, Собрание, т. 5, с. 353).

Мнение, высказанное здесь Соловьевым, было довольно распространенным, особенно если судить пытаются по письменным источникам древней Руси. Но не надо забывать, христианство изгоняло живую русскую культуру и насаждало свою. Она-то и отразилась в письменности, которая была преимущественно христианского содержания. Это первое.

Второе — это то, что Соловьев говорит про русский язык и народную речь. Иначе говоря, он выступает свидетелем того, что в его собственных наблюдениях за народной речью он встречал слово «сознание» только в значении «сознаваться» или «признаваться». Из этого он делает вывод о том, что народная речь знает только это значение сознания.

Это важное свидетельство очевидца, которое, правда, говорит не совсем о том, о чем говорит Соловьев. А говорит это свидетельство лишь о том, что в присутствии барина народ предпочитал виниться и сознаваться, а барин был довольно поверхностным и верил, что свет с Запада или с Востока, но никак не от своего народа и не из собственного языка. Будь он чуточку проницательнее, не гоняйся он за признанием уважаемых им людей из научного сообщества, загляни в народный язык поглубже, подобно Владимиру Далю, мог бы услышать, что народ, забитый христианством, преимущественно сознается, но при этом знает и сознание, которое можно потерять, и сознаванъе, как состояние сознающего что-то, и сознание себя, как полную память, состояние человека в здравом смысле своем, могущего дать отчет в своих действиях, и многое другое.

При этом надо учесть, что Даль просто записывал то, что слышал за полвека до Соловьева. Будь он философом или психологом, задай более тонкие вопросы, и глядишь, выяснилось бы, что понятие сознания в русском языке, а значит, и у русского народа, многократно сложнее и глубже и, возможно, что-то дало бы и философам, увязшим в картезианских недоговоренностях.

Но я оставлю в стороне все, кроме чисто философского понимания Соловьевым сознания, которого он достиг к концу своей жизни в написанной в 1897–1899 годах работе «Теоретическая философия». Благо, он сам заявляет в ней возможность отбросить все дополнительные смыслы и ограничить себя узкими рамками философского рассуждения.

«…первый критерий философской истины есть безусловная принципиальность: теоретическая философия должна иметь свою исходную точку в себе самой, процесс мышления в ней должен начинаться с самого начала» (Соловьев, Теоретическая философия // Собрание сочинений, т. 9, с. 95).