Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание

Очень похоже на описание начального взрыва и разлетающихся галактик. Если бы нам удалось застать этот Большой взрыв за мгновение до его начала, все устройство Вселенной было бы ясно и понятно. Но мы запоздали. Мы наблюдаем лишь последствия этого взрыва, да еще и через несколько миллиардов лет. Судить по пролетающим мимо осколкам можно, но предположения наши сомнительны даже для нас самих. Вот и Маркс с Мамардашвили не дают описания начальной точки своего рассуждения — определения того, о чем говорят. А значит, весь этот переполнивший головы ученых взрыв может идти вовсе не из точки сознания! Иначе говоря, все эти горы слов и моря усилий — не о том! Наверное, проще смириться и сказать: верую. Не переделывать же все это!

Как и большинство мыслителей, думающих о сознании научно, Мамардашвили в этой работе постоянно путается, говоря о сознании то как о функции, то есть зависимости, то как об акте, то есть действии, то как о чем-то, во что можно перенести какие-то содержания. Сознание может у него воспринимать нечто, например, «формы объектов». У сознания есть жизнь — «жизнь сознания». В качестве сознания может выступать «форма товара», «форма цены», «цена труда», «цена капитала». Все это я рассматривать не хочу, но Маркс открывает «феноменологическую природу сознания, его на деле квазипредметный характер и вводит абстракцию, позволяющую анализировать сознание объективно как превращение предметов в квазипредметные образования, отвлечению от процессов, происходящих во внутреннем мире субъекта» (Там же).

Здесь истоки «квазипредметности» последующих статей Мамардашвили. Они в Марксе, который ни сном, ни духом не предполагал, что станет творцом еще и пространственно-вещественной теории сознания.

Может сложиться впечатление, что я готов порубать в капусту и Марксизм и всех марксистов. Это не так. Я заканчивал истфак как раз во времена Брежневского застоя и помню то, как нечего было читать, и мы восхищенно слушали нашего историка КПСС, потому что он, в отличие от остальных, просто интересно рассказывал. Сейчас я, условно говоря, строго спрашиваю не с людей, а с того, что после них осталось, потому что мне надо как-то жить дальше, и я ищу, на что опереться.

Что же касается людей той поры, то я приведу слова философа Льва Митрохина из беседы с Владиславом Лекторским, которые полностью соответствуют моему отношению к философам той поры.

«Нет нужды напоминать, что это были годы жестокого подавления всякого свободомыслия, а поэтому с благодарностью вспомним тех преподавателей, которые стремились и во многом сумели привить студентам навыки творческого мышления.

И конечно, наиболее яркое впечатление оставил курс Г. И. Ойзермана по истории марксистской философии. Наверное, такая оценка выглядит неожиданной: сегодня марксизм почти единодушно объявлен оплотом догматизма и умственной окостенелости. Но Ойзерман не ограничивался механическим пересказом и даже комментированием отдельных работ Маркса и Энгельса, он стремился выявить содержательную логику развития их взглядов, и здесь перед ним открывались широкие возможности.

Учение, которое вошло в мировую культуру как марксизм, сформировалось в результате безжалостной переработки, переплавки прежних учений. Речь должна идти не о последовательной смене различных, как бы завершенных доктрин, а о стремительном становлении личного миросозерцания. Вспомним их работы раннего периода: яркие, афористические высказывания, подлинный фейерверк блестящих метафор, свидетельствующих о предельной самокритичности, творческой утонченности, готовности все подвергать сомнению.