— Вы не ослышались: это улитка. Редкий вид виноградной улитки, с раковиной закрученной вправо и под очень редким углом, — для убедительности Аня поправила очки на носу.
Если бы у служителей досмотра были не такие крепкие нижнечелюстные мышцы, то они бы широко открыли рты.
— Так вот, — Аня опять поправила очки, поскольку другой убедительный жест ей никак не приходил в голову, — размножение улиток — очень сложный процесс. Хотя они по своей сути — гермофродиты, но, чтобы родить детей, всё равно нужна пара. Их должно быть двое — улиток. Шансы стать мамой — равные у обоих кандидатов, но их должно быть двое. Понимаете?
— Понимаю, — сказал служитель культа досмотра.
— Нужно двое. Причем! — Аня поняла, что ещё для убедительности можно использовать указательный палец вместо указки. — Причем с абсолютно одинаковыми раковинами! Абсолютно одинаковыми — я подчеркиваю! А это — самое ужасное! Очень сложно найти две одинаковые раковины, чтобы завиток был в одну сторону и под одинаковым углом!
— Что Вы говорите! — один из обладателей крепких нижнечелюстных мышц заговорил.
— Да! — Аня посмотрела на остряка поверх очков, — у моей улитки — очень редкая раковина. Улитку с абсолютно идентичной раковиной мы нашли в Питере. Это, конечно, нельзя утверждать со стопроцентной уверенностью, так как сравнивали раковины только по фотографиям. Но вероятность очень велика! Очень велика! Именно поэтому мы едем в Питер.
Очки сыграли свою роль — придали должную убедительность бредовым Аниным аргументам.
— Открывайте журнал, — сказал тот, кто изучал Анины зрачки.
Ане пришлось отдирать скотч. Журнал порвался. Наконец, удалось его открыть, и на всех посмотрела Улька. Она сидела во всей красе в маленькой глянцевой «комнатке». Крепко держалась за красный «пол». Шевелила усиками. В общем, сомнений быть не могло — это улитка. Люди в форме и погонах никогда не испытывали большего шока. Даже их сильные нижнечелюстные мышцы не выдержали и опустили челюсти. Как реагировать на то, что в полости глянцевого журнала сидит маленькая виноградная улитка — они не знали. А Уля не смогла удержаться и потихоньку ела свое временное жилье. И, конечно, художественно какала.
К ней поднесли металлоискатель. Тут Аня решила добить досмотрщиков:
— Не надо её облучать! Это причиняет ей страдание! Пожалуйста! Посмотрите! Она пугается и какается! А ей предстоит очень ответственная миссия! Если из-за нервного потрясения у неё ничего не получится — я подам на вас в суд!
Служители аэропорта замерли и боялись пошевелиться.
— Хорошо-хорошо! Мы не тронем Вашу улитку. Проходите. Пожалуйста, проходите!
Аня вошла в роль: она нервно взяла сумку большую, сумочку, прижала к груди журнал с Улькой и со скорбным выражением лица проследовала на посадку.
Майя с Сашкой встретили Аню в аэропорту. Они уже пришли в себя. Ужас ситуации с Валей сегодня казался не таким уж ужасным. В машине Аня рассказала только про таможню. Майя хохотала, а Сашка сказал, что ничего удивительного.
Уже в квартире на кухне Аня стала рассказывать Майе про вчерашний вечер. Майя качала головой и не верила.
— Ань, ну эта история у тебя совсем неправдоподобной получилась! Ну ты ж сама понимаешь!
— Дорогая моя, это не моя история. И у меня было чувство, что это сюр какой-то, — Аня пила вторую бутылку минералки, — я боюсь с ними встречаться, Май, что делать?
— Пошли в больницу к Вальке сходим, — Майя посмотрела на часы, — скоро приемные часы закончатся.
— Точно! И у него спросим!
— С ума сошла?! Что тебе мальчик может посоветовать?
— Устами младенца — сама знаешь что.
Сашка пошел разговаривать с врачом. Майя с Аней направились к Вале. В палате Валя оказался не один. Бабушка — тихая и неприметная женщина — никогда не оставляла внука. Было видно, что она очень устала, но старалась никого не беспокоить своей усталостью. Она была настоящая бабушка — немодная седая коса уложена в шишку. Она вязала носки и варежки. И звали её Лидия Ивановна. Глаза её лучились любовью, когда она смотрела на своих внуков. Она пережила гибель сына и снохи — родители Вали и Сашки погибли в аварии. В той же аварии пострадал и Валька. Мальчик был очень похож на бабушку. Сашка нет, а Валя — очень. Может быть, потому, что у него тоже были очень усталые глаза. И эти карие глаза начинали лучиться, когда он видел Сашку или Майку. Валя был худощавый маленький мальчик. Семи лет. Пока не посмотришь в глаза. А потом ещё очень взрослая и волевая линия подбородка. И говорить с ним, как с семилетним ребенком, становилось как-то неловко. Что можно сказать бледному больному ребенку, когда ты взрослая, практически здоровая тётка и самая большая трагедия твоей жизни — смерь Анны Карениной? Вот Аня и не знала, что сказать.
— Аня, спасибо, Вы мне очень помогли, — столько искренности и достоинства было в голосе маленького слабого мальчика.
— Пожалуйста, Валя, — редко, но слезы сдавливали даже Анино горло.
— Аня, а у Вас есть мечта? — спросил мальчик очень серьезно.
— Дом с камином и собакой, — Аня сказала это с той же интонацией, как отвечают на вопрос: «Который час?»