Сбылась мечта: начали таскать тебя по разным выставкам. Кто зачем, а мне иногда кажется, что я завела тебя, чтобы опять пробежаться – медленней ты просто пока не умеешь, – по скульптурным залам ГМИИ и докричать – молча ты тоже пока не можешь – свой восторг до рыб в Москвариуме. На мой день рождения мы задумали первую вылазку – в зоопарк, но провозились дома в твои лучшие часы, и мимо капибары и журавлей ты крепко спал, а я брела за мужем, который, оказалось, здесь тоже впервые, как и ты, брела и повторяла у каждого загона, что надо будет непременно прийти сюда снова, и мы уже вышли от слонов, когда ты вдруг проснулся, и мы вернулись к слонам, и там был слоненок, и у лам был ламенок, и мелкая мартышка-мать волокла из подвешенной трубы мартышку-малыша, а тот вцепился в нее, как ты в горку, когда она особенно мокрая, но она настаивала, а он сбежал и снова исчез в трубе. В скульптурном зале ГМИИ я в детстве училась запоминать античные сочетания имен авторов и статуй по методу образной памяти: неутомимая мама нашла мне студию «Эйдос», благодаря которой я до сих пор легко ощупываю в воображении любую фактуру. И представляю, как тебе сейчас кажется, будто по стенам развесили, по залам расставили книжку с картинками из очень плотного разрезного картона, и тычу в объекты-пароли, на которые ты даешь отзыв восхищения: лев, корова, волк – римская волчица, у-у-у, лошадка, а на ней милиционер с мечом, – так мы пересечем залы статуй и уткнемся в миниатюрного льва, пожирающего чью-то голову, и это окажется фрагмент косметической ложечки из Египта. Ты остался равнодушен к «древней зьзьзи-и-и» – машинке-колеснице, зато долго совал руку в незастекленную дверь, закрытую перед залом, где ремонт. Колесо под Нептуном овальное, барашек под лапами льва – символ не разобрать какого поверженного греха. Я с ужасом думаю, что пройдут годы, а я не смогу рассказать тебе обо всем этом больше, чем сейчас: вот лев, корова, баран, колесо, лошадка. Твой старший друг берет тебя за руку и ведет прочь от призраков косаток и дельфинов, которые обозначают себя силуэтами за крупноячеистой сетью или взмахом хвоста в углу, так что кажется, будто это мы на дне колбы, а они бесконечно отплывают от нас в свое синее море под потолком; ведет к скатам, которые сразу прикормились к нашей кромке лужицы, куда его мама успевает, с удовольствием ойкнув, обмакнуть пальцы, и морским ежам, которым твой старший друг ведет счет. Крокодил лежит, будто тень крокодила, который плывет. Маленькая желтая рыбка буравит хвостиком акулий затон, хвостик короток, и ей не доплыть, но акула на скоростях несется мимо, а вот крокодил, говорят в толпе, сожрал рыбку. В сумрачных залах Возрождения ты принялся разводить руками, словно недоумевая, где твоя античная книжка с мужиками, львами и копьями, а в зале венецианцев, выставляемых последний день, ты сказал слону на картине «ту-ту», и выяснилось, что твой папа не в курсе, при чем тут «ту-ту», как будто не знает, как трубит слон. Ты отказываешься от котлеты и каши, я допиваю какао твоего старшего друга, ты подъедаешь мой греческий чизбургер, муж берет мне в музее две сладкие булочки, как будто не знает, какой у меня аппетит. Морской лев в магазине сувениров три тысячи двести, каталог выставки эпохи Эдо в ГМИИ – две пятьсот, над зоопарком в шесть вечера ночная тьма. По дороге идет мальчик с маскарадной коробкой робота вместо головы, впереди у нас много чудес. И на новые вылазки подстегнет меня, как лошадку под милиционером с мечом, твой первый восторг в залах с каменными мужиками и каменно серыми рыбами, медленно оседающими в твои руки на захватанном стекле. Это стенка в бесконечном аквариуме человеческих символов, это крупноячеистая сеть, наброшенная на колбу поэзии, это аквариум красоты, куда время от времени макает хвост чудовищная косатка жизни. Это тени дельфинов в светофильтре воды. Обжитая выставка смысла, куда у тебя теперь тоже пробитый билет. Здесь светло и вовремя закрывают, здесь лев, колесо и лошадка, а большего о жизни, пожалуй, иногда лучше и не узнавать.
Архип и Фрида