Читаем Одарю тебя трижды полностью

— Нет, — невозмутимо ответил дон Диего. — Два выстрела было всего, и обе шальные пули достались ему — ему и его коню. Поразительно… Встать можешь?

— Я, кажется, ногу вывихнул.

— Покажи, вправлю.

Грегорио Пачеко и Сенобио Льоса поехали к лесной опушке пригнать лошадей. Рохас терпеливо молчал, и дон Диего удивился:

— Совсем не болит?

— Не… На затылок бы мазь…

— А на затылке у тебя что?

— Не знаю, глянь… Укусили, кажется.

— Что?!

— Укусили.

Такой смех разобрал тут дона Диего! Но он сдержался — только лицо подрагивало от напряжения. Овладев собой, участливо, деловито спросил:

— Да, но почему все именно с тобой?

И снова напал на него неуместный смех, и опять справился с собой.

— Что, глупо выгляжу? — усмехнулся Рохас.

— Нет, нет, почему, — заулыбался дон Диего и чуть не похлопал Рохаса по плечу. — Не пойму, чем ты заслужил, — одному тебе досталось.

Канудосцы угрюмо приторачивали каморские ружья и ящики с патронами к седлам каморских же коней.


— Чисто работает, ничего не скажешь, — признал в далекой Каморе старейшина труппы пожилых Порфирио, и вислощекий Артемио Васкес охотно согласился:

— Да, безупречно, наверняка действует, да продлятся для вас мирные часы, точно, продуманно работает.

— Браво, браво… — одобрил и полковник Сезар.

Мичинио с длинным хлыстом в руке стоял в огромной железной клетке, заставляя шестерых нагих жагунсо проделывать все, что ему взбредало на ум; но, как и в любом ином деле, и тут были свои трудности — взлохмаченные, взбешенные жагунсо, скаля волчьи зубы, время от времени пытались броситься на Мичинио, но тот жестоко хлестал их по лицу, а иногда швырял под ноги сырое мясо или монету.

Насладиться зрелищем собрался весь цвет Верхней Каморы — мужской цвет, разумеется. Помимо Порфирио и Артемио Васкеса здесь были генерал-добряк Рамос, тот, что командовал истребительным войском, и генерал-красавчик Хорхе, командир отборного войска, прозорливый адмирал Цицка и придворный тенор стеблегорлый Эзекиэл Луна, ведатель даров и подношений голый Анисето, засекреченный банщик-терщик лейтенант Алфредо Эвиа и афишируемый несравненный мастер кисти Грег Рикио; находился тут и бывший карманный вор Педро Карденас, выдвинутый на должность главного проверщика Каморы, и конечно же — личный исполнитель воли великого маршала бескостный Кадима, и лишь двое допущены были из Средней Каморы, и то по необходимости, — Петэ-доктор и его помощник Доменико с лекарствами: вдруг да случилось бы что с Мичинио; но свирепый хозяин жагунсо действовал без осечки и не нуждался ни в докторе, ни в лекарствах; зловеще сверкнул глазами, и жагунсо, хотя и рыча, присел. Мичинио швырнул ему грош, и бандит лег на спину — головы, правда, не опустил, от бурлящей в нем злобы у него чуть жилы не лопались на шее, а Мичинио уложил еще одного; третий жагунсо заартачился, и хлыст оставил на его лице яркую темную полосу; видя это, четвертый жагунсо сам лег.

— Чисто работает, молодчага, — отметил Педро Карденас, и генерал-красавчик согласился с ним:

— Безукоризненно.

Уложив всех шестерых, Мичинио разлегся на них сам и отбросил хлыст, показывая свое бесстрашие, но все знали, что в рукавах у него припрятаны ножи; всех шестерых жагунсо Мичинио придавил разом: кого коленом прижал, кого локтем, голенью, а потом каждому сунул в пасть мясо, и все они перевернулись на живот, задвигали челюстями. Зрители восторженно захлопали, а Мичинио, свирепо скалясь, выискал среди обступивших клетку побелевшего от страха Доменико и, выразительно проведя ребром жесткой ладони по горлу, тихо пригрозил: «Не уйдешь от меня, моя ты добыча, сосунок».

Вечерело. Примолк заливаемый сумерками Кану-дос, и в тяжкой тишине оцепеневшие в ожидании люди услышали наконец далекий гул. Сгущались непонятно тоскливые сумерки, и все яснее был глухой гул. Стемнело; луна осветила окрестности, и когда вернувшиеся канудосцы подвели нагруженных оружием лошадей к дожидавшимся их, то и без факелов хорошо была видна непривычная печаль на их лицах — низко стояла полная луна… Медленно, неловко сходили с коней. Дон Диего помог спешиться Рохасу… Подавленная страхом Мариам не отрывала глаз от рук мужа, тоскливо смотревшего в сторону, хотя на руках великого вакейро не было и капли крови. Безразличными ко всему выглядели вернувшиеся — плечи опущены, отрешены; и помрачнел Мендес Масиэл, один дон Диего по-прежнему был оживлен, изящно обмахивался шляпой, говоря: «Утомился…» Все другие тяжко молчали, не зная, что делать, опустошенные этим страшным днем. Мануэло Коста даже взглянуть не решался в сторону Мануэлы, а Пруденсио, в отличие от других, все еще был верхом, упрямо, удовлетворенно вскинул голову. Рохас без сил прислонился к дереву — в трех местах донимала его острая боль… Не выдержал Зе, нерешительно шагнул к Мариам, неуверенно поднял руку положить на плечо ей, хотя обычно разговаривать с женой стеснялся при других, но рука невольно упала — нет, не от смущения, совсем от иного. И, растерянный, поникший, он услышал властный гневный голос Мендеса Масиэла:

— Положи руку.

Подчинился Зе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Точка опоры
Точка опоры

В книгу включены четвертая часть известной тетралогия М. С. Шагинян «Семья Ульяновых» — «Четыре урока у Ленина» и роман в двух книгах А. Л. Коптелова «Точка опоры» — выдающиеся произведения советской литературы, посвященные жизни и деятельности В. И. Ленина.Два наших современника, два советских писателя - Мариэтта Шагинян и Афанасий Коптелов,- выходцы из разных слоев общества, люди с различным трудовым и житейским опытом, пройдя большой и сложный путь идейно-эстетических исканий, обратились, каждый по-своему, к ленинской теме, посвятив ей свои основные книги. Эта тема, говорила М.Шагинян, "для того, кто однажды прикоснулся к ней, уже не уходит из нашей творческой работы, она становится как бы темой жизни". Замысел создания произведений о Ленине был продиктован для обоих художников самой действительностью. Вокруг шли уже невиданно новые, невиданно сложные социальные процессы. И на решающих рубежах истории открывалась современникам сила, ясность революционной мысли В.И.Ленина, энергия его созидательной деятельности.Афанасий Коптелов - автор нескольких романов, посвященных жизни и деятельности В.И.Ленина. Пафос романа "Точка опоры" - в изображении страстной, непримиримой борьбы Владимира Ильича Ленина за создание марксистской партии в России. Писатель с подлинно исследовательской глубиной изучил события, факты, письма, документы, связанные с биографией В.И.Ленина, его революционной деятельностью, и создал яркий образ великого вождя революции, продолжателя учения К.Маркса в новых исторических условиях. В романе убедительно и ярко показаны не только организующая роль В.И.Ленина в подготовке издания "Искры", не только его неустанные заботы о связи редакции с русским рабочим движением, но и работа Владимира Ильича над статьями для "Искры", над проектом Программы партии, над книгой "Что делать?".

Афанасий Лазаревич Коптелов , Виль Владимирович Липатов , Дмитрий Громов , Иван Чебан , Кэти Тайерс , Рустам Карапетьян

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Cтихи, поэзия / Проза / Советская классическая проза
Норвежский лес
Норвежский лес

…по вечерам я продавал пластинки. А в промежутках рассеянно наблюдал за публикой, проходившей перед витриной. Семьи, парочки, пьяные, якудзы, оживленные девицы в мини-юбках, парни с битницкими бородками, хостессы из баров и другие непонятные люди. Стоило поставить рок, как у магазина собрались хиппи и бездельники – некоторые пританцовывали, кто-то нюхал растворитель, кто-то просто сидел на асфальте. Я вообще перестал понимать, что к чему. «Что же это такое? – думал я. – Что все они хотят сказать?»…Роман классика современной японской литературы Харуки Мураками «Норвежский лес», принесший автору поистине всемирную известность.

Ларс Миттинг , Харуки Мураками

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза