Одд и ледяные великаны

– Это было не слово, – прогудел медведь. – Это был звук. Ну? Значит, ты не был пьян.

– Да. Не был. И такой вот не-пьяный я вышел прогуляться в башмаках для хождения по воздуху, и поднявшись до верхушки стены вокруг Асгарда, заглянул за стену. Под стеной, вся залитая лунным сиянием, стояла и смотрела на меня красавица, какой свет не видывал. Кожа ее была молочно-белой, волосы золотыми, а губы и плечи – само совершенство. Голос ее, – а она обратилась ко мне, – напоминал звуки арфы:

«Приветствую тебя, храбрый воин».

«Приветствую и я тебя, – сказал я. – Приветствую тебя, о прекраснейшее из созданий! – Тут она мило рассмеялась, глаза ее блеснули, и я понял: понравился. – Что вынудило такую юную особу скитаться в одиночестве в столь поздний час, когда волки, тролли и прочая нечисть разгуливает на свободе? Не изволишь ли воспользоваться моим гостеприимством – гостеприимством Локи, могущественнейшего и мудрейшего из мужей Асгарда? Будь гостьей в моем доме, не пожалеешь, обещаю!»

«Не могу я принять твое приглашение, о храбрейший и красивейший из мужей, – сказала она, и луна сверкнула в ее глазах, похожих на сапфиры, – несмотря на то, что ты такой высокий, и мужественный, и невыносимо привлекательный. Я обещала отцу – королю из далекой страны, что не отдам ни сердца, ни губ своих никому, кроме человека, добывшего одну вещицу».

«И эта вещица…?» – я был готов принести все, что она назовет.

«Мьёллнир, – сказала красавица. – Молот Тора».

Ха! Я не медлил, – велел ей никуда не уходить, и мои летучие башмаки домчали меня до дворца как ветер. Все или спали, или были пьяны до беспамятства. Вот и Тор – дрыхнет в пьяном оцепенении, уронив лицо в лужу подливки на деревянном подносе, а вот и его молот – висит на боку. Только проворные пальцы Локи, коварнейшего и умнейшего Локи, могли стянуть его с ремня, не разбудив хозяина…

При этих словах медведь произвел горлом довольно громкий звук. Одарив его долгим взглядом, лис продолжал:

– Ох и тяжел он был, этот молот. Тяжелее, чем представляется людям. Весил он как небольшая гора. Такое оружие не поднимешь, если ты не Тор. Но не в моем случае, я же, как-никак, гений. Я снял башмаки, умеющие, как уже было сказано выше, ходить по воздуху, и привязал их с двух сторон молота. Потом щелкнул пальцами – и молот последовал за мной.

На сей раз я направился к воротам Асгарда. Отомкнул их и вышел в сопровождении – нет нужды напоминать вам – да, молота.

Красавина ждала. Сидела на валуне и рыдала.

«К чему эти слезы, о сама красота?» – вопрошал я.

Она подняла на меня мокрое лицо.

«Я плачу, потому что едва увидев тебя, прекрасный и благородный господин, поняла, что так сильно не полюблю уж никого другого. Но вот беда – я приговорена отдать мое сердце и всю мою нежность только тому, кто позволит мне коснуться Молота Тора».

Я протянул руку и дотронулся до ее холодной, влажной щеки.

«Осуши слезы, – сказал я. – И узри… Молот Тора!»

Она перестала плакать, потянулась к молоту хрупкими руками и крепко схватила. Я прикидывал, что развлекусь с девушкой и верну оружие во дворец до того, как Тор продерет глаза. Однако стоило поторапливаться.

«А теперь, – говорю, – как насчет поцелуя?»

На какое-то мгновение я подумал, что она снова рыдает, пока не понял – нет, смеется. Но это был вовсе не милый, переливчатый девичий смех. Это был низкий, громоподобный звук, с каким снежная лавина обрушивается в горное ущелье.

Красавица сдернула с молота мои башмаки и швырнула на землю. Она держала его, как перышко. Меня будто ледяной волной окатило, и я понял, что смотрю на нее снизу вверх, и что она – никакая уже не она.

Она стала мужчиной. Вернее, не мужчиной, а великаном. Он был огромен, как гора, с бороды свисали сосульки. Он сказал:

«Столько ждали – а нужно-то было всего ничего: один пьяный влюбчивый олух – и Асгард наш. – Ледяной великан поглядел на меня сверху. – А тебе, – сказал он рокочущим, страшно довольным голосом, – тебе пора бы сменить обличье».

Чую вдруг – спину мне как-то гнет. И хвост вытягивается из основания позвоночника. Руки скрючились до лап с когтями. Мне не впервой перевоплощаться в животное – уже доводилось бывать лошадью, ну, вы в курсе, – но против воли со мной такое проделывали первый раз, и должен вам доложить, ощущеньице не из приятных. Более чем.

– С нами было еще того хуже, – сказал медведь. – Ты спокойно засыпаешь, тебе, как обычно, снятся громы и молнии, а открываешь глаза уже в медвежьей шкуре. А нашего Всеотна превратили в орла.

– Гневаюсь! – рявкнул скрипучим голосом Орел, напугав Одда.

– Великан еще немного посмеялся над нами, размахивая моим молотом, а потом заставил Хеймдалля[5] открыть радужный мост и сослать нас сюда, в Мидгард. Больше мне нечего рассказать.

В маленькой хижине стало тихо. Только сосновое полено в печке потрескивало и плевалось.

– Что ж, – сказал Одд, – боги вы или не боги, но если зима не кончится, я не смогу вас кормить. Я и себя-то вряд ли прокормлю.