Одержимость Малиновского (СИ)

— Я хотела сказать… мне очень жаль, что тебе приходится выслушивать незаслуженные упрёки в свою сторону. Бабушка и Влад ничего не знают, вот и делают неверные выводы, но они не со зла. Я считаю, что ты сделал больше, чем кто-либо, для своей мамы. Я бы точно не смогла, обязательно проговорилась.

— Мир, я уже привык, и мне не больно слышать подобное, может, немного неприятно от того, что люди считают вправе лезть в отношения других. Если я так делаю, значит, на это есть причины, а доказывать свою правоту и уж тем более оправдываться не собираюсь. И ты на это не обращай внимания.

— Я не могу, потому что это несправедливо.

— В жизни много несправедливости, малыш. — Убрал он выбившуюся прядь за моё ухо. — Наша же задача быть превыше всего этого дерьма и по мере возможности помогать окружающим.

Неужели ты не хочешь, чтобы тебе помогли?!

— Вань, ты всегда думаешь о других, но никогда о себе.

— Ты неправа, я думаю о себе. Ведь теперь ты у меня есть, это больше, чем я смел мечтать.

Божички… как же приятно!

— Спасибо за комплимент. Но я давай серьёзно поговорим…

— Так и я серьёзно. Ты счастливая — это то, что мне нужно от жизни. И я всё сделаю, чтобы так оно и было.

— А мне нужно, чтобы и ты был счастлив!

— Мир, ты и есть моё счастье… — Я лишь покачала головой, осознав, что он не собирается мне открыться. Я не прошу многого, мне будет достаточно крохотной крупицы доверия, чтобы поверить, что у нас может всё получиться. И что-то мне подсказывает, он никогда не будет готов мне открыться. — Котёнок, что не так?

— Вань, когда люди счастливы, у них не отражается боль в глазах. Я же не слепая, вижу — что-то тебя тяготит. И ты вроде бы рядом, я должна радоваться, но… — мой голос дрогнул, и всё же собравшись, сказала, что чувствую: — Я чувствую себя за бортом твоей жизни… И отношения у нас, мягко сказать, своеобразные: ты держишь меня на расстоянии, не подпуская к себе близко, мы словно чужие друг другу люди. Если эта модель семьи тебя устраивает, то меня нет. Нам лучше…

— Вот если сейчас скажешь расстаться, я ей-богу, я тебя высеку. Лучше молчи, не доводи до греха. Ладно, говори, что ты хочешь узнать?

— В смысле?

— Мир, ты завела этот задушевный разговор с примесью шантажа ведь не просто так. Кстати, больше такое не прокатит — никогда не шантажируй меня, я такой способ общения не приемлю.

Его реакция говорила, что подобное с ним уже происходило… или происходит.

— Вань, кто тебя шантажирует? Почему ты к папе моему не обратился, он его порвёт как тузик грелку.

— Забавная ты, Мира, — по-доброму улыбнулся Иван. — А впрочем, девочкам свойственно считать, что их отцы всесильны. Только, солнце, есть люди и покруче наших родителей. А насчёт шантажа — это уже в прошлом.

— Ты что-то противозаконное сделал, это тебя гложет, да? — Он смотрит на меня с тоской, а у меня сердце болезненно сжимается. — Вань, я никому не скажу, и, клянусь, осуждать не буду.

— Знаю, милая. — Погладил меня по щеке. — Успокойся, ничего такого я не делал. Просто некотором людям понадобились мои услуги, и чтобы я не мог сорваться в любой момент с крючка, нашли моё слабое место — родню.

— Они что, намекали, что в случае неповиновения расправятся с родными? Ты что, на мафию работал?

— Всё мимо… — вновь усмехнулся он. — Котёнок, есть пострашнее люди, чем бандиты. Это те, кто сидят в креслах, и где эти кресла находится, думаю, ты догадалась. И убивать им не нужно было, чтобы держать меня на коротком поводке. Помнишь, как-то на мой день рождения мы подслушали разговор твоего отца с Яном?

Не может быть… Получается, за то, что мой отец убил того гада, Иван расплачивался?

— Мне очень жаль, что ты пострадал за чужой поступок, и спасибо, что спас моего отца от тюрьмы.

Мне было невыносимо знать, что Иван пострадал из-за моей семьи.

— Опять делаешь скоропалительные выводы. Главным рычагом давления на меня была матушка и тётя Лиза, а остальных просто прицепом зацепило. Когда мой биологический отец изнасиловал матушку, а тётя Лиза спалила злачное место, куда была продана для развлечения, таким же извращенцам, как и он…

Иван замолчал — видимо, воспоминания до сих пор болезненны для него. Было видно, как ходят желваки на его лице, он сжал руками скамейку, пытаясь побороть приступ ярости. И я его понимаю.

— …Так вот, им пришлось скрываться под чужими именами, брать кредиты, чтобы меня вылечить… да много чего делать. И пусть это было вынужденной мерой — они опасались за свою жизнь, но, как ни крути, это всё противозаконно. Плюс если бы эти люди захотели, могли и приписать им лишних грешков, а твой отец и Лютов впряглись, и началось бы чёрт знает что. Было проще подыграть, соглашаясь на их условия, усыпляя их бдительность, а когда это случится — уничтожить всё, что может навредить близким. Как выяснилось, у них на всех был нехилый компромат. Посему дальше это был мой выбор. Скажем так: таким способом я закрыл долг перед всеми, кто когда-то помогал моей матушке. А вот ей за то, что подарила мне жизнь, мне нечем отплатить.

— А просто любить не пробовал?