Одержимость романами

Не имея другого выбора, я беру сумку и ухожу, сжимая в руках масала-кофе и помахав на прощание несколькими свободными пальцами. Небольшой обмен репликами, но, кажется, Оливер заслуживает одобрения, он достоин ее, и его не так легко увести.

Мой телефон жужжит – сообщение от Калеба. Просматриваю его, чтобы быстро напомнить себе, что мужчина, которого я люблю, со мной; почему меня все еще должна волновать верность Оливера?

В сообщении Калеба есть ссылка на сайт с билетами. Подпись: «Не хочешь сходить? Начало в восемь».

Калеб нуждается в концертах. Они раскрепощают его, позволяют ему проявить эмоции. Наши лучшие разговоры всегда происходят после выступления на бис. Я отвечаю: «Встретимся там!»

* * *

Концерт проходит в «Мюзик-холле» Вильямсбурга. Мы с Калебом приходим достаточно рано, чтобы увидеть, как концерт открывает женщина с ярко-розовыми волосами и акустической гитарой. После первой песни она обращается к зрителям:

– Есть ли у кого-нибудь особые умения? Давайте не стесняйтесь – разве не каждый в Бруклине хотя бы притворяется, что у него есть какой-нибудь талант?

После продолжительного молчания кто-то смелый, а может, просто бесцеремонный, кричит: «У меня!» – и певица приглашает его присоединиться к ней на сцене. После того как мужчина безупречно выполняет стойку на голове, переполненный зал разражается аплодисментами, и на сцену поднимается целая волна людей, чтобы продемонстрировать собственные навыки. Я замечаю в углу сцены двух мужчин, обнявшихся в тени. Понятно, что они противопоставляют это – намеренно или нет – показушности вокруг, но все же мне приходит в голову мысль, которая кажется более верной, чем большинство других, что искренняя и длительная близость – это тоже особое умение.

Когда певица замечает их, она требует, чтобы мы все последовали их примеру.

– Обнимите того, кто стоит рядом с вами! Заводите новых друзей!

В зале раздаются смешки, недоуменные и обеспокоенные, но никто не двигается с места; некоторые даже выглядят искренне напуганными ее указаниями. Но затем внезапно поднимается волна: два человека со сцены обнимаются, затем еще двое, а затем все обнимаются одновременно, как будто мы выиграли войну или выборы, и я представляю, что даже самый циничный человек в зале должен быть тронут. Я смотрю на Калеба, который, вместо того чтобы посмотреть на меня, недоверчиво оглядывает всех остальных, и у меня в животе и горле завязывается узел. Мне нужно, чтобы он прикоснулся ко мне, и побыстрее, потому что, если он этого не сделает, я могу раствориться или рассыпаться на что-то неприкасаемое.

– Эй. – Я дергаю его за руку, скорее игриво, чем настойчиво. – Обними меня.

И он обнимает.

Когда люди размыкают объятия, превращаясь обратно в зрителей, певица объявляет, что прыгнет в толпу, а затем откидывается назад в море рук. Люди хихикают, шепчутся и затыкают друг друга, пока она движется, как жертва, возвышаясь над толпой; я надеюсь, она пройдет весь путь до задней части зала, где стоим мы с Калебом, но она жестом просит вернуть ее на сцену, и все руки послушно меняют курс, и я понимаю, что до нас ее не донесут.

Когда ее ноги снова касаются сцены, она кричит под триумфальный рев толпы о группе, которая выступит после небольшого перерыва, а затем уходит со сцены.

Калеб наклоняется ко мне:

– Это было так странно! Мы платим за то, чтобы увидеть, как она поет, а не за то, чтобы она страдала всякой фигней.

– А мне понравилось. Она пыталась наладить контакт и немного встряхнуть нас.

Поморщившись, Калеб поворачивается лицом к сцене:

– К счастью, она только открывала концерт.

Здесь наше мнение серьезно расходится. Поджав губы, я тоже отворачиваюсь лицом к сцене. Мы стоим, будто застывшие солдаты, ожидая указаний, пока Калеб не протягивает мне руку – в знак напоминания или мольбы. Я сжимаю ее до тех пор, пока мое сердце не начинает биться в его ладони, пока мои пальцы не сводит судорогой и они не начинают потеть, пока не замечаю лицо Розмари в профиль под кружащимися огнями сцены. Игра света и тени сменяет друг друга.

Каждая мышца в моем теле одновременно сжимается. Я понимаю, что прикусила язык, только когда во рту появляется металлический привкус крови. Сглотнув, отпускаю руку Калеба, как будто прикосновение обжигает, и разворачиваюсь так быстро, что едва не защемляю шею.

– Принесу нам пива, – бросаю через плечо, а сердце колотится.

Бей или беги? Похоже, я выбрала последнее – защищать, а не разрушать в угоду своему сиюминутному счастью, уклоняясь от потенциальной драмы повествования. (Но что это говорит о моей приверженности сюжету?) Спеша в сторону туалета – а не бара, – я вижу, как Розмари замечает Калеба. На ее лице нет и следа удивления, что приводит меня в замешательство. Мне отчаянно хочется посмотреть, как разворачивается их встреча, но я не могу рисковать, оставаясь рядом. Когда Розмари движется к нему, ее губы поджимаются.