— Рассказывал, рассказывал. Как просил мою работу на студенческой выставке, не вывешивать рядом с твоей. Помнишь, тогда на студенческом конкурсе наши работы признали лучшими. Помнишь? Так вот, когда их повесили рядом, я чуть со стыда не сгорел. Мой пейзаж выглядел ничтожным. Я буквально умолял перевесить его в другое место, чтобы не было так позорно. Любой дурак видел разницу, когда работы висели рядом. Это без тебя, я на курсе был лучшим. Но, чем больше работ ты показывал, тем дальше отодвигался я, и вообще все. Ох, как я тебе завидовал, твоему таланту. Такой дар….
Ты? Завидовал мне? — я не верил собственным ушам, — да ты же, как сыр в масле катался. Тебя с детства на папиной машине шофёр катал. Подарки заграничные. А от нас отец ушёл! Мать на двух работах. Жили в доме с туалетом во дворе! Завидовал он!
— Да, как же ты не понимаешь? По сравнению с твоим талантом это всё, шелуха! — Димка махал руками и бегал по комнате, — это дар! Его невозможно купить или продать. Этот дар умрёт вместе с тобой, воспользоваться им можешь только ты. Но ты убиваешь его сам! Зачем? Зачем ты всё разрушаешь, скольким людям нагадил! Твой дар — творить добро! Почему тебя всё время тянет в какое-то дерьмо?
— Я справедливости хочу! Я жить нормально хочу! Талант? Дар? Я не понимаю, почему рисование для вас такая проблема? Что вы с этим носитесь? Тала-ант! Талант на хлеб не намажешь!
— Ты сам всё ломаешь, к чему ни прикоснёшься. Зачем ты одного из преподавателей алкоголиком называл? Меня «возвысили!» чтобы, хоть как-то тебе досадить. Но, и преподаватели тебе завидовали, я это точно знаю. Вот про это всё, я и рассказывал матушке моей. А она говорит, Дима — талант! Ты, говорит, должен помогать ему, оказывается потому, что таким как ты, жить трудно! А мне, значит, легко, когда все вокруг тебя в пример приводят. Вот Дима, это, да-a! Учись у него, старайся. Обиделся я тогда на маму, неделю с ней не разговаривал. Но это прошло, помогал тебе, как мог. А ты, в ответ только шипел.
— Бред какой-то, — не выдержал я, — прав Петрович, завидовал он!
— Какой ещё на хрен, Петрович? При чем тут Петрович? — насторожился Димка, — это тот, которого мы «спасали»? Тот, что у нас в мастерских работает? В чём он прав?
— Ты, спасал Петровича? Спасал? От чего? — я вдруг понял, что Петровича, по сути, совсем не знаю.
— Не я, а бригада. Ну, помнишь, я про детский лагерь тебе рассказывал, который мы перестраивали? — напомнил Димка, — ну, давно, когда ещё бригадами шабашили. Вот там, в этом лагере мы этого Петровича и подобрали. Он там бомжевал.
— Что он делал? — не понял, я.
— Ну, бомжом был, бездомным. От милиции прятался. Голодный, отощал, без денег. Мы его откормили, согрели. А он оказался, не дурак. Работать стал, помогал нам. Вкалывал, как проклятый. Умолял спасти его, к себе в бригаду взять. Сомневались мы, думали уголовник, может, убил кого. Но не похоже было, он, явно, образование имел. Хорошо разбирался в хозяйственных вопросах, даже подсказал кое-что толковое, когда я организацией занялся. Рассказывал он, что скрывается от некого очень большого и могущественного начальника. Якобы он в кровать к его жене залез, якобы по любви. А начальник прознал, жену избил, а на него охоту объявил. Так, что он боится свои документы милиции показывать. Найдут, убьют или в тюрьме сгноят. Умолял не бросать. В общем, взяли мы его. Взяли в бригаду. Он толковый оказался, всё на лету схватывал. Ни разу не подвёл. Вот только, Петрович он, или не Петрович? Я так до сих пор не знаю, это его фамилия, или может отчество…
— А как же он зарплату в кассе получает?
— Ну, как, помогли мы ему. Он написал заявление в милицию, что все документы потерял, или сгорели. А мы, его личность подтвердили…. Ему новый паспорт выдали. Дальше всё по закону.
Оказывается, — подумал я, — Петрович обязан Димке, крепко обязан. Ведь если так, то Димка, по сути, ради него закон нарушил. Петрович должен быть благодарен. А он, явно Димке гадит, притом, моими руками. Зачем?
— Так в чём он прав? — не унимался Димка.
— Может, ты его пугал, что расскажешь кому-то? Про эту его историю.
— Да, на кой чёрт мне это? Пришлось бы самому объясняться. Я и думать про него забыл. Так, в чём он прав?
Видно мама правду говорила, — подумал я, — больше всего люди ненавидят свидетелей своего унижения. Димке действительно незачем гоняться за Петровичем. Да и взять с него нечего.
— Любишь ты таких слушать, — пылил Димка, — зачем тебе это? От тебя совсем другого ждут. И зачем мне, врать тебе?
Действительно, — подумал я, — зачем ему мне врать? Он от меня никак не зависел. По крайне мере он так думал. Поэтому мне и хотелось поставить его на место. Нет, всё же он врал, за дурака меня держал. Догадался про кисточки и ничего не сказал.
— Если ты про кисточки догадался, зачем со мной играл? За дурака держал?
— Хм, мама сказала, что Пушкин тоже матерные стишки писал и по борделям таскался, но он от этого не перестал быть Пушкиным. Она сказала, что людей без недостатков не бывает, а гении заслуживают прощения за свои глупости и слабости.