Одержимые войной. Доля

– Психиатрический произвол, – после паузы ответил профессор и прочитал на лице собеседника застывшее изумление. – Вам кажется не ясным моё предложение, я вижу. Поясню. Я обладаю достаточно обширной информацией по данной теме и готов её вам дозировано «сливать», как это сейчас модно называть. Заметьте, абсолютно бескорыстно. Из любви к искусству. Ссылаться на меня как на источник вам тоже не следует. А тема обширна, никем в этой стране пока не освещаема. Да и в будущем в должной мере освещаема не будет, я полагаю. Настолько она, как бы это поточнее сказать, деликатна. Ваша задача подавать её, информацию мою, то есть, читателю так, чтобы от заметки к заметке у него постепенно сложилось негативное отношение к отечественной психиатрии в целом. Нужно, чтобы в этой отрасли обыватель видел криминал, человеконенавистнический заговор и тому подобное.

– Что-то не пойму, Владислав Янович, вы ж сами имеете к психиатрии отношение. Зачем вам дубина против своей же профессии?

– Всё просто, я не с профессией в данном случае борюсь, а с профессионалами. У меня, знаете ли, есть конкуренты, я хочу подпортить им карьеру, – широко улыбнулся Беллерман, сверкнув очками в очки Краевскому. Краевский кивнул и задумчиво произнёс:

– А о каком произволе может идти речь?

– Например, случаи принудительной госпитализации абсолютно здоровых людей с целью отобрать у них жилплощадь. Или психиатрическая дискредитация неугодных оппонентов в науке, культуре, политике. Или факты ненадлежащего лечения действительно больных людей, применение жёстких и неэффективных методов типа электрошока или аминазина. Ну, и тому подобное. Вы будете дозировано поливать грязью психиатрию, ссылаясь на конкретные доказуемые примеры, а я вам буду подгонять фактический материальчик. Ну, как?

– Заманчиво, – почти согласился Краевский. В этот момент он вспомнил, как воспользовался вместе с редакцией «Памяти» информацией от Беллермана о погромах на кладбищах, и чем всё закончилось.

Беллерман обратил внимание на перемену в лице и догадался, о чём именно вспомнил собеседник, и тут же переключил:

– Если не перешагивать некоторых барьеров, не нами установленных, и не допускать откровенных передёргиваний, бояться совершенно нечего. К тому же КГБ больше не существует. Да и государства, олицетворением которого был этот мощный инструмент подавления, тоже нет. Так что, соглашайтесь на моё предложение, и будем по-прежнему работать вместе. Поверьте, я хотя и беспартийный, но мне многое из ваших идеологических установок нравится. Не хотелось бы сливать информацию вашим конкурентам по СМИ. Всё ж столько лет знакомы. А?

Подошёл Кийко. Его громоздкая фигура слишком вызывающе смотрелась бы за столом президиума, и хотя в новой газете он был назначен третьим лицом, пресс-конференцию просидел в зале на последнем ряду. Он глянул сверху вниз на профессора. Тот осведомился:

– Как самочувствие?

– Це що, риторический вопрос чи профессиональный звычай? – с неохотой пожимая руку профессору, отвечал гигант.

– Я не хотел вас обидеть, дружище! Но согласитесь сами, не всякому выпадает оказаться в такой ситуации, – рассмеялся Беллерман.

– А в який такий ситуации?

– Ну, как же! Бывший подчинённый и бывший начальник поменялись местами.

– Тю! – протянул Кийко. – Нормальное дило. Це ж не чоловик та жинка, щоб ролями поменяться нияк було. А зараз и не такие дела делаются. Я кажу, немае царя, щоб не скинуть. Вы тут, собственно, о чём-то важном? Так я уйду, колы помешав. Или так, треплетесь?