— Можем и тебя посчитать, — осторожно предложил Тим. — Насколько мы с тобой генетически совпадаем. Ну, чтобы все делалось при тебе. Я же понимаю, бумажка ничего не доказывает.
Девушка фыркнула.
— Я не подозреваю тебя в умышленной подделке. Но и поверить до сих пор не могу. Прости, Везунчик. — Мышка заглянула ему в глаза. — Я то верю тебе, то не верю… Боюсь принять желаемое за действительное. Я гонялась по Зоне за призраком мальчишки, подростка. Ты с ним не совпадаешь, и генетический анализ тут не поможет. У призраков памяти нет ДНК. Ты мне нужен, Везунчик, мне нужен реальный брат вместо воспоминания. Только убеди меня в том, что это ты.
Мышка легонько, кончиками пальцев отодвинула стопку бумаг.
Везунчик смущенно улыбнулся.
— Я не знаю, с чего начать.
— Да с чего попало! — буркнул Кайман. — Тоже мне проблема. Начни с чего подвернется, продолжай как угодно, можешь возвращаться к одному и тому же по несколько раз. Только выложи наконец свою историю, плешь тебя побери! И не вздумай врать.
— Спасибо за напутствие, — хмыкнул Тим. — Ну, если с чего попало, тогда начну с себя. Я…
Я всегда был не такой, как все. С детства. Только сначала я этого не понимал. Но потом мне объяснили… Ох как мне объяснили. Потом.
А сначала я был просто маленьким мальчиком. У меня были мама и папа. Мы жили в своем доме с маленьким садом и большим огородом. Иногда мне казалось, что дом неправильный, сад не такой и вообще все не так — но как именно все должно быть, я не знал, мне только делалось больно и плохо от несоответствия. Тогда я плакал и звал маму, мама брала меня на руки, прижимала к себе, и мне становилось хорошо.
Маму звали Люда. Папу звали Митя. Меня звали по — разному — Тим, Тимка, Тимоха, Тимошка, Мошка, солнышко, зайка… иногда случалось также «горе мое» и «паршивец», потому что я вечно куда — нибудь лез и вляпывался. Свое полное имя я в мелком детстве не выговаривал и вместо «Тимофей» называл себя «Мафей». Так рассказывала мама, я сам не помню. Да и про мамин рассказ забыл, а вспомнил только тогда, когда увидел в сталкерском архиве: «Сын, Матвей Пономаренко, 2010 г. р., пропал без вести во время выброса 2012 года». Вот я и думаю теперь, может, я плохо выговаривал другое взрослое имя? Не Тимофей, а Матвей? Меня, двухлетнего малыша, спросили — как тебя зовут? Я ответил «Матвей», а оказался в итоге Тимом.
Так оно было или не так? Об этом спросить не у кого. Мамы Люды давно нет в живых. С той самой летней ночи, жаркой и душной, когда в открытое окно нашего дома запрыгнула химера…
Она их убила. Моих родителей. Я проснулся от рева твари, рычания, шума — и криков. Я не хочу об этом помнить, но не смогу забыть. Я испугался и не понимал, где нахожусь и что со мной, сон это или кошмарная явь. Пока я понял, что не сплю, и сумел зажечь свечу, крики смолкли. Дверь в мою комнату открылась. На пороге стояла химера. Обе морды у нее были в крови — лакированные красные маски. Химера пристально смотрела на меня, наверное, одну секунду или две, но я успел встретить смерть там, на дне ее глаз. Она не бросилась. Я ждал, что она бросится, но тварь промедлила пару секунд — и тут раздались выстрелы.
Ее застрелили, и больше никто не погиб, только старшему из братьев Красиловых химера порвала ногу. Да еще недосчитались деревенского дурачка, которого она убила, прежде чем залезть к нам.
Я остался один. Осиротел, так это называется. Я тогда еще не знал, что осиротел во второй раз. У меня погибли мама с папой, единственные родные люди на этом свете. Я немножко сошел с ума. Ну, бывает. Я отказался идти приемышем в одну из Красиловских семей. Да, это ж надо знать нашу деревню… В общем, если коротко, клан Красиловых всегда враждовал с кланом Нечипоруков, а между ними трепыхались остальные. Я остался один в родительском доме, и каждую ночь мне в кошмарах являлась химера. Мне казалось, что она жива и охотится за мной. Она обещала съесть мои мозги… В общем, я свалил из деревни в Зону. Пробрался к Нечипорукам, у которых на участке был ход наружу, и сбежал.
Меня подобрал Доктор с Болот. Он очень странный человек, Болотный Доктор. Не злой, не добрый. Странный. У меня в тот момент такая каша была в голове и такая дыра в душе, что большинство взрослых рванулись бы меня утешать и приводить в разум. А Доктор просто позволил мне жить, как я хотел. Самому затягивать раны. Даже не знаю, благодарен я ему или нет. Наверное, все — таки да. Хотя бы за то, что он поселил меня в комнате, где был стеллаж с книгами на всю стену. Мы играли с ним в истории из книг. Он спрашивал — кто ты сегодня? И я назывался Индианой Джонсом или Язоном динАльтом. Я не сказал Доктору своего истинного имени, потому что он был колдун. Ну, примерно так я тогда рассуждал.
Я прожил в доме на Болотах полгода, и, наверное, мог остаться у Доктора насовсем. Но я вернулся в деревню. Домой, как мне казалось.