Одержимый ею

Пальцы подрагивают от волнения. Так меня потряхивало каждый раз, когда единственный мой учитель — Анатолий Завадский — терпеливо ждал ответа на свой вопрос. Тогда мне казалось ответить неполно или неправильно — обидеть его. И у меня потели ладони от переживаний…

Сейчас — тоже будто экзамен. Нельзя налажать, допустить ошибку. Сам же себе не прощу…

Итак, всё готово. Как и договаривались, спускаюсь в свой кабинет, ждать сигнала от Айгуль. Пока жду — стараюсь представить, какой образ выберет моя драгоценная девочка? И так увлекаюсь мечтами, что даже не сразу слышу, как Айгуль тихонечко стучит в дверь. Когда открываю ей, служанка оглядывает меня с загадочным видом и зовет меня за собой. На чердаке она юркает в свою комнатку, оставляя нас с Ингой наедине.

И тут я замечаю ее — мое волшебное видение. Если бы я употреблял наркотики, то решил бы, что меня посетила галлюцинация. Но я чист на всю жизнь — отец весьма доходчиво объяснил, что в семье криминального короля наркоманов не будет. Шрамы до сих пор коверкают шкуру. По большому счету, даже курение в нашей семье под запретом. Было, пока я впервые не загремел из-за его дел на полгода на строгий режим. Там и начал курить. Сейчас курю только после секса и только после секса с Ингой. Хотя, кому я вру: никакого другого секса у меня нет и быть не может! Я скорее позволю с себя кожу содрать, чем оскорблю свою женщину изменой. Потому что она у меня нереальная, охренительная, самая моя…

  Сейчас сидит, робко потупив глазки, в покорной позе скромницы, окружённая  золотистой дымкой.  Или это у меня уже мозг поплыл? И от одного ее вида можно кончить! Маленькая, невинная, беззащитная…

 Подкрадываюсь к моей золотой девочке, словно орк к эльфийской принцессе. Может, поиграем в эту игру? Опускаюсь перед ней на колени и начинаю осыпать поцелуями каждый миллиметр ее личика.

— Чувствую себя орком, похитившим эльфийскую принцессу, — шепчу ей немного сумбурно, потому что мозг выключил речевую функцию.

Она вскидывает на меня глаза, чуть приподнимает бровь (дразнишься? ой не советую!):

— Я снова трофей?

 Зря она так. Во мне сейчас остались только инстинкты. И они требовательно вопят: немедленно раздеть и овладеть. Зверь натягивает цепь. Но я осаждаю его: не время.

— И трофей, — она чуть напрягается, когда говорю это, — и муза, и возлюбленная, — последнее произнести куда сложнее, но нужно, и я говорю: — И, надеюсь, станешь моей женой.

Не жду её ответа — утверждаю. Обрисовываю перспективы.

Подушечки пальцев зудят от желания прикоснуться, но гораздо важнее — нарисовать! И я приступаю, словно святотатство совершаю, пытаясь запечатлеть в материальный образ прекрасное божество. Оказывается, очень трудно рисовать, когда член гудит от желания, словно высоковольтный трансформатор. Но я кладу мазок за мазком. Поднимаю глаза в очередной раз и встречаюсь с любимым фиалковым взглядом.

Пиздец, Пахом, ты встрял!

Я завидую кисти и ревную к краскам. Вон, они вырисовывают нежный абрис лица, линию губ, которые сейчас маняще приоткрыты, изящную шею…

На хер!

Отбрасываю художественные принадлежности и, как озвученный недавно орк, хватаю Ингу.

Она тихонько вскрикивает от неожиданности. Красавицы всегда вскрикивают, когда их хватают, но по-настоящему они кричат, когда…

Опускаю её на диван. Хвала дизайнеру, создавшему этот наряд — полы платья расходятся, обнажая ажурные кружевные трусики.

Инга в белом — как невеста. Моя невеста. Теперь — только моя.

Бельё буквально сдираю и врываюсь в неё яростно, жадно, до упора. Она всхлипывает, выгибается, принимает. Сразу же, умница, ловит дикий ритм, подмахивая мне.

Её мало. Всегда так офигенно мало. А я так голоден по ней.

О да, кричи для меня. Я буду пить твои крики. Сжигать тебя поцелуями. Утягивать в бездну…

Ты прекрасна. Ты откровенна. Ты моя.

— Твоя… — шепчет она, путаясь пальцами в волосах.

Улетая вместе со мной…

… В последующие две недели мы почти не видимся — не до того. Лишь иногда, забегая домой, занятой и взмыленный, я замечаю её, гуляющую с Артёмом по саду. У него — реабилитация. И Инга помогает.  И каждый раз, когда я вижу их вместе, испытываю страх. Даже панический ужас потерять самое дорогое. Тёма все ещё занимал место в моем сердце. Такое болезненное место, тугой ком боли, я бы сказал. За Тёмку болело не только сердце, но и душа.  За двух людей в этом мире — сейчас таких уявзимых и беззащитных — мне переживалось особенно.

 Но ради них обоих мне стоит беречь себя…

… Идея совместно тренировать моих парней и бойцов спецназа оказалась вполне здравой. Кстати, мои парни спокойно отнеслись и к спецуре, и к моему новому назначению. Отпетых уголовников, заполошно «чтящих» криминальные законы среди них не было. Я вкратце обрисовал суть предполагаемых действий, немного смягчив информацию и изменив вектор ее направления:

— Парни, мы руками сучки Фемиды зачистим город от конкурентов на вполне законных основаниях! Считайте, нам выдали именные лицензии на убийства! — обрадовал я своих.