Еще много интересное в рассказах Фредерика, самое интересное – когда он бежит из тюрьмы с новой женой другого мужчины и когда играет на рояле в шикарном доме для женщин, они все в духах и красивых платьях, и когда он страшит учительницу из школы для ее наказания. Один момент я всегда помню, прячусь в домике из листьев с лампой – я ее делаю своими руками, но нельзя видеть со стороны, когда он живет около целый год с две сестры, день рождения их в один день, они продают лед для еды или «ice-cream», так я живу с два австралийца, но мужчине больше трудно делать удовольствие сразу для две женщины, все относительно, конечно. А еще я часто думаю, когда даже не хочу, про актрису, имя Шу-Шу, больше всех красивая, она ест в большой комнате на корабле, все сидят рядом в красивой одежде, Фредерик тихо трогает ее под столом, а ей страшно, вдруг увидят все ее удовольствие. Но я ни с кем на острове уже много месяцев. Тогда я думаю и меняю женщину на Йоко, и ласкаю себя, и мысль делает мне больно – очень хочу любить с кем-то. Я бегу от этой мысли, когда могу, говорю о себе плохо или шучу.
Правда, истории Фредерика для меня красивые, для Эсмеральды мерзкие. Ей двадцать семь годов. До корабля с товарищами он помогала уму людей и очень гордая, раз умеет, как доктор. Пока она – вид злой – качает тело в кресле, Фредерик лежит на матрасе и рассказывает свое детство с товарищами в Марсель, Франция. Он идет с ними на крышу дома и смотрит в окно в большую комнату, где матери берут маленьких своих детей. Матери тут все сидят, и когда дитя плачет и кричит, мать открывает платье и дает еду. Тогда другие дети тоже хотят, и все матери открывают свои красивые груди с молоком, и товарищи, и Фредерик много смотрят, даже маленькие девочки с ними. Я хорошо понимаю Фредерика, я тоже раньше была маленькая, люблю смотреть, когда дитя сосет красивую грудь матери. Тогда Фредерик говорит и не помнит, что видит это много лет давно:
– И они сосут, мерзавцы, сосут, будто без этого кончается их жизнь!
И через дыру в бамбуке любая японская идиотка может смотреть его лицо, он рад этой мыслью.
Несчастливо, Эсмеральда встает в плохой рубашке для ночи из много кусков, она ходит в одну сторону и другую сторону дома, лицо злое и очень-очень недовольное. Она говорит:
– Так я и думала сначала. Вы, как много мужчин, ребенок с опоздавшим развитием, подсмотритель и мизоген, слово, которое потом я знаю: женонелюбитель!
Тогда Фредерик быстро садится на матрас, как прыгает, и шутит:
– Я? Мизоген?
А она говорит:
– Да-да! Вы! Все подсмотрители – мизогены! Они интересуют телом женщины, они голодные, а женщины – только еда. Даже когда еще маленькие мальчики.
Фредерик громко кричит, больше ее:
– Девочки-дети не сосут молоко? О чем вы?
Она стоит высоко над ним и говорит:
– Мерзавец! Я не говорю голод молока! Мерзкий, грязный голод, его женщины всегда видят в ваших глазах!
Фредерик кричит совсем громко:
– Неправда! Знаете, что пишет Шекспир? «В глазах – безумство сердца!» А он знает, что говорит!
Я, Иоко, не люблю споры и тоже быть как подсмотритель в тени жаркого солнца, я думаю, Шекспир прав, даже английский, но женщина грустно берет так-так и идет на циновку или матрас, и когда вся лежит, говорит:
– Ненавижу подсмотрителей, понимаете? Мне страшно от них.
Долго она не говорит, а Фредерик уважает, что она лежит и молчит. Потом она говорит:
– Слушайте, когда я молодая, моя большая мечта – быть чемпионка по теннису.