Одержимый женщинами

И пока эта идиотка кричит, Фредерик тоже кричит:

– Стоп! Вы не имеете права! Стоп или я заставлю вас замолчать!

Конечно, он бросает меня и сидит на матрасе, голова в руках, а Эсмеральда как будто просыпается и говорит:

– Ужасный сон!

Тогда я, Иоко, говорю Фредерику:

– Ты идиот! Ты видишь? Эта женщина не спит, она специально говорит нам мешать.

А он говорит:

– Даже во сне она не имеет права!

И он ей кричит:

– Вы слышите? Вы не имеете права!

Тогда она шутит и говорит с той стороны парашюта:

– Но, дорогой мой, это вне моего контроля.

Такая глупость у людей на этом острове или везде. Фредерик встает, лицо без цвета и говорит:

– Мерзавка!

И потом никогда, слышите, никогда он с нами не говорит, ни одно слово и ей, и мне.

Я скажу, что он делает и молчит, как человек без языка, все дни, все недели: он рубит бамбук и деревья с топором. Когда устает, он курит сигарету и пьет воду или спирт из фруктов. Иногда плавает в океане, один.

Я иду к нему. Я говорю:

– Я, Иоко, я не делаю ничего против тебя, я грустная, что ты не говоришь со мной. Прошу тебя говорить со мной.

Ничего. И Эсмеральда просит простить ее, я слышу своими ушами, что она говорит, даже далеко, и ее слова скромные и красивые, мои глаза в слезах. Он ничего. Он рубит бамбук.

Память о плохое в этом мужчине такая же длинная, как его терпение. Часто я иду к нему, он рубит топором, лицо и тело мокрые. Я кладу еду на землю, но он не ест. Он делает еду из фруктов и корней, и ракушек, а иногда – из яиц в джунглях. Он спит на песке около дома. Его борода растет и волосы тоже. Тогда мы видим, он вяжет вместе бамбук крепкими веревками и строит стену дома около желтых камней. Потом строит пол. Потом делает циновку из крепкой травы. Я говорю Эсмеральде:

– Когда он кончит дом, мы идем туда каждую ночь, показываем тело и танцуем, как в фильме. И он любит нас, как раньше.

Но я долго живу с Фредериком и не знаю его.

Один вечер он сидит и думает на песке, курит сигарету, смотрит на красное солнце на краю океана.

Я иду спать. Утро потом я иду в джунгли ловить птицу или зверя. Я иду назад, солнце уже высоко. Я не вижу своими глазами стену Фредерика на пляже. Но я тоже вижу на высоком дереве мой флаг и флаг французский – синий белый и красный – и четыре креста и я рада, что так Фредерик говорит мне мир. Ноги у меня слабые, сердце стучит, я бегу в дом. Иду по лестнице, вхожу. Эсмеральда одна в рубашке солдата, глаза красные, но волосы красивые, она стоит возле окна. Она мне говорит:

– Бедная Йоко, бедная идиотка! Он не дом делает, он делает корабль с парусом. И он теперь далеко.

Тогда я бегу из дома и смотрю везде на большой океан. Я не хочу верить. Тогда я иду на песке и я кричу. Я кричу Фредерику плыть назад. Я опять бегу в дом. Эсмеральда все время стоит возле окна. И я кручу головой, и хочу сказать: не верю. Она мне говорит:

– Смотри!

И показывает рукой на место, где я держу мешок с перлами и пол открыт.

Тогда я иду на террасу, у меня нет ума. И я кричу большому океану вернуть Фредерика. А потом я сижу в кресле и плачу, и не могу кончить, а Эсмеральда идет ко мне и сзади кладет руки на мои плечи, и тихо говорит:

– Не плачь, не плачь, Йоко. Мы выживем. Женщины всегда выживают. Потом мы спокойно будем думать о нем, и у нас в памяти – только, что он нас любит и ищет помощь.

Так кончается моя история на острове.

Есть и другая история, но не думаю, это вам интересно. Говорю быстро. Эсмеральда и я живем вместе еще четыре недели, и тогда крейсер Америки плывет за нами. Когда мы спрашиваем, кто посылает нам помощь и где он, капитан говорит, не знает. Корабль в дороге на Гавайские острова, и по радио им говорят взять нас. Война для Японии проиграна, а моя бедная страна раненая, все это знают.

Потом меня долго спрашивают в Сан-Франциско из-за мертвого американского авиатора и двух австралийцев и я говорю им все, что знаю и вижу своими глазами. Я ставлю подпись на много бумаг и живу спокойно в Лос-Анджелесе с Эсмеральдой, она дает гарантию. Я с ней почти четыре месяца, и она всегда очень хорошая и не жалеет на меня деньги. А глупые люди говорят нам в спину, что мы любим друг друга, но ей плевать.

Потом говорят, что я не виновата, не убиваю никого, я бросаю ее компанию и говорю, скоро еду назад. И я наконец еду в свою страну на самолете, и я теперь почти двадцать пять годов.

Очень счастливая судьба – отец и мать живые и тоже бабушка и ее мать, она теперь сто шестнадцать годов. Один день я пишу ей письмо в Талкахуано, Чили. Она отвечает, но рукой другого, она не умеет сама никогда писать: «Я вижу, все друзья детства мертвые сейчас. Никто о них ничего не знает. Никто не кладет цветы на могилу. А я не глупая, поэтому я не мертвая».

Толедо

Вернувшись во Флориду после дурацкого кораблекрушения «Пандоры», я разыскала Бесси, оправившуюся от африканских ран. Какое-то время мы вдвоем содержали рыбный ресторан в Ки-Уэсте. Увы, это предприятие тоже закончилось крушением. Но все-таки мы расстались добрыми друзьями, и я пошла служить медсестрой на флот.