Одержизнь

«В таком случае спи долго и сладко, Акеми, – молча улыбается Ксавье. – Лучше быть счастливым в другой реальности, чем потерять всех и умереть в прежней. И это точно не тот случай, когда надо докапываться до сути того, что же действительно реально. Мне просто хочется скорее оказаться дома».

– Учитель! – зовёт его издалека Жиль. – Мы тут такое нашли! Не зря гуляли, вот так вот!

Спешащая за мальчишкой Акеми что-то несёт в горстях. Ксавье торопится к ним навстречу, издали пытаясь рассмотреть, что же у девушки в ладонях. Жиль сияет так, будто они нашли сокровища, аж подпрыгивает от возбуждения.

– Мы прошли через парк, – рассказывает подросток. – Хотели посмотреть дома, которые видны от входа в вокзал. Такие… затейливые, с острыми крышами. Они как раз за парком. Шли-шли, обходили здоровую лужу посреди дорожки… а там они. И шевелятся!

Акеми смеётся, демонстрирует грязные ладони, сложенные лодочкой.

– Живые макароны! – комментирует она.

Ксавье с интересом рассматривает тройку тоненьких белесовато-розовых «живых макаронин», слепо копошащихся в полужидкой грязи, осторожно подцепляет одного пальцем, рассматривает. Под тонкой бледной оболочкой существа пульсирует кровеносный сосуд. Создание, похожее на один сплошной голый крысиный хвост, непрерывно извивается в поисках убежища. Священник пытается вспомнить название «макаронины», но сложно вспомнить что-то из университетских знаний, которые за тридцать лет ни разу не пригодились.

– Ну вы молодцы! – восторженно разводит руками Ксавье. – Надо месье Фортену показать, он должен помнить, как они называются.

«Если только Жак не успел выпить коньяку», – добавляет он про себя.

Фортен, совершенно трезвый, обнаруживается сидящим на подоконнике с блокнотом и карандашом и рисующим бунтующего в банке жука.

– Мы решили его выпустить, – сообщает Амелия. – Он ножку сломал. Значит, ему в банке не нравится. Месье Фортен его нарисует, и я выпущу Камушка в травку. А что это вы принесли?

– Жак, взгляните, пожалуйста, – зовёт Ксавье, отвлекая библиотекаря от рисования.

Тот подходит, поправляет очки, всматривается в находку в руках Акеми.

– Нет, ну это уже просто невероятно! – восклицает он. – Дождевые черви! Самые настоящие, прямо как на картинке в учебнике биологии! Месье Ланглу, моя наука тут даёт полный сбой. Чёрт, я не могу объяснить, откуда они взялись!

– Живые! – радостно вопит Амелия и тянется к червям. – Дайте! Дайте мне поиграть!

– Амелия, осторожнее, – предупреждает Акеми. – Они очень нежные. Вот, держи.

Конечно же, девочка тут же тащит находку Гайтану и Сорси. Из соседнего помещения, где те расположились на отдых, доносится пронзительный женский визг и полный возмущения бас Йосефа:

– Господи! Когда ж вы найдёте хоть что-то менее пакостное? Убери, Амелия! Фу!

– Они красивые! – верещит в ответ Амелия. – Ты ничего не понимаешь в червях! Они же не хрень пошатущая, чего вы так сразу?

Обиженная девочка возвращается обратно, кладёт червей на пол и зачарованно наблюдает, как те расползаются, тыкаются в камень и пыль слепыми заострёнными кончиками.

– Что они ищут? – спрашивает малышка.

– Они живут в земле, делают в них ходы-дырки, – разъясняет Фортен, заканчивая штриховать надкрылье жука на рисунке. – Когда их много, земля дышит. Они полезные.

– Значит, такие же черви живут в нашем сыре. Почему я их никогда не видела, а месье Фортен?

– Дырки в сыре делают не черви, – отвечает библиотекарь.

– А кто?

– Невидимые волшебные черви! – спасает Фортена Жиль. – Амелия, бери своё живое на улицу, и пошли помоем руки. Акеми ждёт. И спать уже пора ложиться. Особенно маленьким девочкам.

Пока Акеми и Амелия моют руки в ведре с дезинфицирующим раствором, мальчишка сидит в стороне и о чём-то думает. Когда японка уводит малышку готовиться ко сну, Жиль отправляется искать Ксавье. Он находит его за углом здания вокзала, где священник, одетый в лёгкие широкие штаны, разминается с мачете. Жиль облокачивается на капот полуразвалившегося автомобиля, терпеливо дожидается, пока учитель закончит тренировку. И только потом подходит:

– Учитель, может, я и не прав, но… Меня посетила мысль, хочу поделиться. Забуду же до утра.

– Рассказывай, конечно.

– Я тут подумал… Вот Амелия и дети Азиля лепят фигурки тех, кто когда-то населял Прежний мир. А что, если Бог прошёл здесь, слепил такие же фигурки и они ожили?

– Вполне возможно. Раз он может вдохнуть жизнь – да, вероятно, так и было.

– Но тогда, выходит, Амелия не выздоровеет. Она не Бог. И она так и будет лепить ящерку за ящеркой, умолять: «Жить!» – но чуда-то не будет! – В голосе мальчишки появляются нотки отчаяния.

Ксавье смотрит себе под ноги. Туда, где между босыми ступнями пробивается сквозь трещины в бетоне трава.

– Подумай, сынок, – говорит Ксавье, помедлив, – а что, если мы сейчас идём по следам Бога? Кого тогда мы ищем на самом деле?

Рассветное солнце подкрашивает улицы Лилля розовым. Облезлые стены домов обретают свежие краски, даже ржавые остовы легковых машин и городского транспорта выглядят не столь удручающе. Как будто город живой. Просто заспался и покрылся слегка пылью.