Одержизнь

Мальчишка кивает, обалдело таращится на охранника круглыми глазами. Это что – шутка? Новый способ поиздеваться над ним? Или действительно Акеми дома? Не верится. Как бы ни хотелось – не верится, никак не верится!

– Ну что ты стоишь, дурень?

– Вы… обманываете, – с трудом выдавливает Жиль.

Охранник в сердцах сплёвывает и закрывает оконце. Жиль щиплет себя за руку, делает глубокий вдох… и бросается бежать вдоль стены к пропускному пункту Третьего круга.

В себя он приходит только у подъезда дома номер девять по Четвёртой линии второго сектора. Опирается о шершавую стену, тяжело дыша, морщится от боли в мышцах.

«Всё хорошо. Так не шутят. Не шутят же? Господи, ты же есть, ты ведь и правда мог её… Спасибо. Я никогда тебе спасибо не говорил, а сейчас очень хочется…»

– Спасибо. Ты же слышишь, правда? – тихо спрашивает Жиль, глядя вверх – туда, где высоко-высоко виднеется бетонный козырёк крыши и лоскуток яркого, почти летнего неба.

Дуновение ветерка ерошит светлые вихры, сушит набежавшие слёзы. Всё, парень. Успокойся и иди. Давай, вдох, выдох…

Дверь не отпирают долго. Так долго, что Жилю начинает казаться, что он колотит по ней ладонью не меньше часа. Наконец осторожный мужской голос по ту сторону интересуется:

– Кто там?

– Месье Дарэ Ка, это я…

Щёлкает дверная задвижка, дверь распахивается, и мальчишка видит перед собой Макото – совсем седого, сутулого, постаревшего, в залатанной серой рубахе и растянутых на коленях штанах. Макото смотрит на него насторожённо, но взгляд его теплеет, губы трогает улыбка.

– Пришёл, – кивает он. – Здравствуй.

В глубине коридора раздаётся сдавленный возглас. Акеми Дарэ Ка – худющая, бледная, с тюрбаном из полотенца на голове, медленно пятится, зажимая себе рот обеими ладонями. Упирается спиной в стену и застывает. В тёмно-серых глазах плещется что-то такое, что хочется немедленно подавить, пока оно не вырвалось наружу и не погасило солнце. Макото отступает в сторону, и вот уже Жиль обнимает девушку, прижимает её к себе, повторяет: «Акеми… Акеми…» Падает на пол полотенце, волосы у неё отросли длинные, можно косу плести. Руки у девушки трясутся, она осторожно трогает лицо Жиля, прикасается кончиками пальцев к шрамам, ведёт по ним к скулам, губами касается лба мальчишки и едва слышно выдыхает:

– Это же ты?

Макото смотрит на них, грустно качает головой и неслышно уходит на кухню.

Акеми и Жиль стоят посреди коридора, обнявшись. Жиль боится разжать руки, всё ещё не веря, что это не морок, а его Акеми – живая и тёплая. Мокрая, пахнет мылом и отваром трав, которым споласкивают вымытые волосы. И хочется столько всего сказать, но слов нет, и он может только дышать и чувствовать. Щекочет нос мокрая прядь, и щека у Акеми тоже мокрая и солёная, и на губах Жиля теперь тоже соль, и снова, снова… И медленно тает внутри мутная тоска, уходит прочь то, что владело им год, оставляя ночами без сна, превращая жизнерадостного мальчишку в дикого, огрызающегося на всех подряд крысёныша.

– Не прогоняй, – просит он, прижимаясь левой щекой к мокрым волосам Акеми.

– Тебя – никогда.

Она прячется у него на груди, стискивает его в объятьях изо всех сил.

– Я папе всё сама скажу. Только ты… ты не уходи.

Макото выслушивает её – сбивающуюся, срывающуюся в слёзы, заново вспоминающую самые простые слова и ни на секунду не выпускающую мальчишку из объятий. Будто его дочь до смерти боится, что, стоит ей отпустить Жиля, и она снова окажется в одиночной камере, куда не заглядывает даже время. Макото выслушивает её, смотрит на худенького светловолосого подростка, сияющего от счастья… и ничего не может сказать. Взгляд Макото Дарэ Ка грустнеет, тает радость от возвращения Акеми домой. Ему есть что сказать этим двоим, но сейчас он не имеет права тревожить их. Всяким словам своё время.

Макото хлопочет на кухне, собирая нехитрый ужин. Жиль сидит в комнате на низкой скрипучей кровати, Акеми лежит головой на его коленях, прикрыв глаза и впитывая тепло прикосновений. Время от времени девушка приподнимается, вглядывается Жилю в лицо и спрашивает:

– Ты не снишься же мне? Правда? Это ты?

– Не снюсь. Это правда я. Почему ты спрашиваешь? Уже раз десять спросила.

– Она отвыкла, Жиль. – Макото вносит в комнату поднос с тремя плошками жидкого супа. – Год только и просила в записках: «Пусть он придёт». А я не понимал, кого она ждёт.

– Тебя, – шепчет Акеми, ловит взгляд Жиля и наконец-то улыбается. – Тебя.

Макото Дарэ Ка просыпается вместе с солнцем. Заправляет постель, бесшумно выходит в маленькую кухню умыться и попить воды. И обнаруживает Акеми стоящей у раскрытого окна. Длинные волосы спутались со сна, Акеми зябко кутается в старенькое кимоно.

– Охайо гозаимас[5], – приветствует её отец.

– Охайо гозаимас, ото-сан, – тихо отвечает девушка, не оборачиваясь.

– Как спалось?

– Хорошо, спасибо.

Он набирает в кружку воды, чистит зубы тряпицей с содой. Акеми опирается руками о подоконник, смотрит вниз.

– Так странно… И всё чужое.

– Мир изменился. Мы с трудом привыкли, а тебе это только предстоит.