Одержизнь

– Переодевайся. В рубахе и старых брюках месье Дарэ Ка ты им вряд ли понравишься. Давай, я покараулю у двери.

Из кабинки Акеми выходит в том самом платье, что приглядел для неё Жиль. Тёмно-бордовом, лёгком, с юбкой чуть ниже колен и рукавом до локтя. Акеми молча смотрит на Жиля испуганными глазами, губы дрожат.

– Я ему два купона оставил, не надо, – ворчит он и тут же восхищённо тянет: – Ка-а-акая ты красивая! Вот теперь – самая!

Соцработница приветливо улыбается и щебечет ровно до тех пор, пока сканер не отказывается считывать код с шеи Акеми. Круглощёкая девушка в форме тут же меняется в лице и сухо требует:

– Вашу правую руку, мадемуазель.

Акеми молча повинуется. Сканер ведёт полосой света над татуировкой, терминал выплёвывает тёмно-серый бланк, который соцработница брезгливо протягивает Акеми:

– Пока за вас не поручится полиция, работу вы не найдёте. Хотя это маловероятно даже с поручительством.

– И куда мне теперь?.. – тихо-тихо растерянно спрашивает Акеми.

– Ну ма-ало ли! – фыркает девица. – Симпатичной молодой женщине необязательно работать официально.

Акеми бледнеет, опускает плечи и молча идёт к выходу. За порогом здания соцслужбы она садится на корточки у стены и закрывает лицо руками. Зажатый между пальцами бланк мелко подрагивает. Жиль стоит над ней, подыскивая слова, и вдруг выпаливает:

– А знаешь что? Пойдём заглянем к одному мужику? Я с ним работал на заводе прошлым летом. Идём-идём, это во-он в том доме. А оттуда вместе сходим в полицию, раз это так важно.

В маленькой комнатушке в полуподвале здоровенный рыжий верзила усаживает Акеми за липкий от грязи стол, бросает короткий взгляд на её правую руку и уходит в соседнее помещение, где ждёт его Жиль. Проходит час, потом другой, на исходе третий. Акеми волнуется, прислушивается к тихому стрекотанию из соседней комнаты и приглушённому басу хозяина помещения. Наконец дверь открывается и верзила возвращается, поддерживая Жиля за плечо. Мальчишка – бледный, нижняя губа накусана – отдаёт ему свой жилет и кивает Акеми в сторону выхода:

– Всё. Идём.

На улице Жиль закатывает сперва левый рукав до локтя, затем правый. На покрасневшей коже предплечья внутренней стороны правой руки Акеми видит те же самые цифры, что у неё: «2806.42\12». И понимает, что это уже точно не сон.

– Мы вместе, – улыбается ей Жиль. – И пусть все заткнутся и подавятся.

– Веточка, не сердись, – упрашивает Ксавье. – Вернётся. Уже скоро, я уверен. Он такой. Исчезает, когда ему надо, но всегда возвращается.

Вероника в десятый раз переставляет статуэтки на стеллаже, передвигает подальше горшок с комнатным растеньицем. Хмурится, ставит обратно. Хватает со стола тряпицу, вытирает полку – в третий раз.

– Мам, а где Жиль? – жалобно тянет Амелия, отложив в сторону рисование.

Вероника не отвечает. Судя по тому, как она возит тряпкой, вопрос дочери её раздражает.

– Жиль скоро придёт, – терпеливо отвечает Ксавье. – Хочешь, я тебе почитаю?

– В очках? – оживляется девочка.

– В очках.

Просияв, Амелия уносится в библиотеку на втором этаже. Вероника задевает рукавом маленькую круглую шкатулку, в которой она хранит мамины серьги, и сбрасывает её с полки на пол. Ахает, торопливо собирает разбежавшиеся по полу драгоценности. Закрывает шкатулку, баюкает её в ладонях.

– Давай я уберу? Поставлю повыше, – предлагает Ксавье.

– Нет! – слишком резко отвечает Вероника и отворачивается со шкатулкой в руках.

Ксавье грустно качает головой. Вероника на взводе с тех пор, как он пришёл. Злится, мечется, никак не может найти себе места. С Ганной поругалась из-за какого-то пустяка, Амелии по рукам шлёпнула, когда та перед ужином сладкое со стола потащила. И видно же, что сама не рада, но остановиться и успокоиться не может.

– Родная, давай посидим в саду? – предлагает Ксавье. – Дома душно, тебя то и дело тянет наводить чистоту…

– Дом большой, порядок нужен, – ворчит она, прыгая возле полок, чтобы убрать наверх шкатулку.

Ксавье подходит и бережно приподнимает Веронику, чтобы та достала до нужной полки. Попытка помощи не приносит ничего хорошего – молодая женщина прячет лицо в ладонях и срывается в тихую истерику:

– Я никчёмная, никому не нужная и ни на что не годная! Целыми днями чувствую себя плохой хозяйкой и отвратительной матерью! На работе думаю о доме, где некому присмотреть за Амелией, дома думаю о брате, который… который! Дочкины приступы сводят с ума, я ощущаю себя совершенно беспомощной! Мне не с кем поделиться, потому что я постоянно испытываю стыд – за себя, за Жиля, за малышку, за положение своей семьи… Ксавье, за что нам это? Бастиан с его безумной идеей отправить дочку… Куда? Куда он хочет её отправить?

– Я с ней иду, Веточка. Решили вчера.

– Куда?.. – глухо доносится из-под ладоней.

– Сперва до Кале, потом через тоннель под проливом… – спокойно отвечает священник.

– Кале… Кале?!

Вероника в ужасе мечется по гостиной.