Одержизнь

– А это, милая, код заключённого. Шифр статьи обвинения, номер дела. Каждый полицейский читает эти коды, как раскрытую книгу. Молодец, Жиль. Пособничество террористам, геноцид. Странно, что не зашифровали убийство. С какой радости ты себе это присвоил?

– Ох, мамочки… – в ужасе выдыхает Вероника.

Жиль снова пытается подняться и уйти, но теперь его водворяют на место уже в четыре руки.

– Значит, так. Длинный рукав в любую жару, – наставляет мальчишку Ксавье. – Вернёмся в Азиль из похода – буду искать способы свести этот позор. Возможно, кислотой.

– Не тронь! – взрывается Жиль – и снова нарывается на оплеуху.

– Ах, «не тронь»? Думаешь, ты поступил красиво? Думаешь, взял на себя её вину таким образом, разделил горе? Ты идиотом малолетним себя показал! Всем! Влюблённым малолетним идиотом!

Тут уже пугается Вероника. Никогда Ксавье при ней не позволял себе такого. Она виснет у него на плече, целует в щёку:

– Всё, пожалуйста, не надо! Давайте это прекратим, я очень прошу! Ксавье, не надо, ты пугаешь меня…

Он оставляет мальчишку в покое, отходит к окну.

– Знаешь, Жиль… – негромко говорит отец Ланглу, глядя на то, как ветер покачивает ветки с завязями вишен. – Сегодня очень красивый, яркий день. День, когда хочется счастья. И сделать счастливым любимого человека. Я думаю, ты знаешь, что это такое, но по малолетству обращаешь внимание лишь на собственное счастье. Ты ещё вырастешь, поймёшь. Но сегодня… сегодня я очень хотел бы другого дня. Ничем не омрачённого. Спасибо, сынок.

Жиль сидит на краю дивана, глядя себе под ноги, но уйти больше не пытается. Слушает, ссутулившись и опустив голову. Вероника сидит в метре от него, отвернувшись, и всхлипывает.

– Посмотри на свою сестру, мальчик. Ты хотел бы видеть её такой? И я нет. Раз за разом она просит о помощи. Тебя и меня. А мы или не слышим, или не можем найти в себе силы быть рядом. Нет, не силы. Желание и возможность. Мы ей нужны. Не слёз я хочу для своей любимой женщины. И не думаю, что ты хочешь, чтобы она только волновалась и плакала.

– Не хочу… – едва слышно выдыхает Жиль.

Ксавье смолкает, долго не говорит ни слова, потом подходит к Веронике, тянет её – поникшую, заплаканную – в объятья.

– Жиль, если в тебе есть хоть капля уважения к родному человеку, эту ночь ты пробудешь дома. И уйдёшь только тогда, когда сестра позволит. А ты, Веточка, сейчас заглянешь в комнатку Ганны. Мы приготовили для тебя сюрприз. Умойся, пожалуйста, и зайди к нянюшке. Заодно скажешь ей, что больше в этом доме ругани и крика не будет.

Он ободряюще улыбается и отпускает Веронику. Та уходит в ванную, затем спускается в комнату Ганны. Всё это время Ксавье стоит и прислушивается к её шагам, отвернувшись от Жиля.

– Я тебя прошу, – глухо говорит он, обращаясь к ученику. – Когда она вернётся, хотя бы сделай вид, что немного рад за неё.

В конце коридора за дверью комнаты Ганны раздаётся изумлённый возглас, а вслед за ним – заливистый смех Амелии. Жиль поднимает голову, быстро вытирает глаза ладонью и прислушивается. В нянюшкиной комнате оживлённо переговариваются, Амелия радостно вопит и, судя по всему, скачет на месте. Ксавье ждёт, тая улыбку в глазах.

Вероника влетает в гостиную через несколько минут – в снежно-белом, в пол, платье с капюшоном, лежащим на плечах роскошным искрящимся воротником. Талия утянута шнуровкой из тонких лент, по груди и подолу вышиты маленькие белые розаны.

– Амелия! – окликает Ксавье.

Девочка радостно несётся из коридора, неся лёгкий свёрток, перевязанный белой лентой, протягивает его маме:

– Разверни! Скорее разверни!

В свёртке – длинные белые перчатки и маленькая деревянная коробочка – сама по себе драгоценность. Вероника открывает её – и замирает, готовая снова заплакать.

– Ма-ам! Ну мам же! – прыгает вокруг Амелия.

– Вероника, я… – Голос у Ксавье пропадает, ему приходится кашлянуть несколько раз, прежде чем продолжить: – Сколько ни думал о том, что сказать в такой момент, всё никак слов не находил.

– Надо ответить «да», милая деточка, – подсказывает незаметно вошедшая в гостиную Ганна.

– Да. Да! – отвечает Веро и всё-таки плачет. И оглядывается на Жиля.

Брат смотрит на неё, растерянно улыбаясь.

– Хорошо. Это же так хорошо, – запинаясь, произносит он и отводит взгляд.

Когда за окнами начинают сгущаться сумерки, Ксавье и Вероника незаметно спускаются к Орбу, где на отмели ждёт лодка. Ксавье отпирает решётку, перекрывающую проход под стеной, переносит Веронику в лодку, садится на вёсла, и маленькая плоскодонка легко скользит в сторону Второго круга. Путь предстоит неблизкий, отец Стефан ждёт их в Соборе лишь к полуночи, когда разойдутся последние прихожане и служки улягутся спать в тесных кельях. Над сонным Орбом одна за другой зажигаются звёзды, приближая ночь – время, когда свершаются таинства.