Одержизнь

Он почти не ощущает её веса, когда она устраивается на его бёдрах, льнёт к широкой груди. Ксавье двигается мягко и бережно, боясь даже в мыслях причинить ей боль. Мир не знает женщин более хрупких, более дорогих и желанных, чем его белокурая Веточка. Она – единственная…

Она дышит всё чаще и глубже, прогибает узкую спину, запрокидывает голову, сплетает свои пальчики с его, стискивает крепко-крепко.

– Ах-ах… ах… – тихонечко то ли поёт, то ли постанывает Вероника.

Хочется стиснуть её – изо всех сил, неистово, до отметин на шелковистых бёдрах, до крика протяжного, но нет, нельзя, хрупкая, бесценная, твоя… И нет сил уже сдерживаться, и он двигается сильнее, входя глубже, сбивая дыхание, удерживая в ладонях бьющееся нежное тело, подчиняя, становясь единым…

Потом она лежит, свернувшись калачиком у него под боком, положив голову ему на плечо, а он поглаживает её светлые пряди, засыпая.

– Ксавье, – окликает его тихий голосок.

– Да, родная?

– Ты же вернёшься? И приведёшь домой и Амелию, и Жиля, да?..

– Обещаю.

К завтраку они спускаются вместе. Заспанные, растрёпанные, немного смущённые. Вероника покусывает припухшие от поцелуев губы, принимается хлопотать, помогая нянюшке.

– Отец Ксавье… – окликает Ганна.

– Ксавье, – поправляет он её. И добавляет: – Пожалуйста.

– Возьмите, пожалуйста, кофейник. Несите в гостиную. Я сейчас подам вам с мадам жареные тосты с сыром.

– Nourrice, ну я прошу: оставь «мадам» гостям! – просит Вероника. – И… Жиль здесь?

– Да, милая. Амелия его в семь утра подняла.

Амелия в гостиной сидит за столом и проверяет, как близко к себе можно подтащить скатерть, чтобы не уронить ни тарелки, ни разбросанные по столу мелки и рисунки. Жиль сидит на диване, нахохлившийся и притихший. Вздрагивает, когда столовое серебро со стола летит на пол. Амелия, довольная произведённым эффектом, отодвигается вместе со стулом, болтает ногами, улыбается, хитро стреляя глазами.

– Это не я, – сообщает она Жилю.

Он пропускает её реплику мимо ушей. Амелия выжидает несколько секунд, пожимает плечами. Прислушивается к голосам в кухне, задумывается и негромко произносит:

– Па-па… Папа. Нет, неправильно. Жиль?

– М-м?

– Отец Ксавье мне теперь тоже папа, да?

– Вроде того.

– Рот не хочет его так называть… – нехотя признаётся малышка.

– Называть не обязательно. Но слушаться его ты должна.

– А ты почему не слушаешься? Вчера ругался…

Жиль вздыхает, пожимает острыми плечами:

– А я дурак. Наверное.

– Не ругайся! – строго одёргивает его Амелия.

– Иди в жопу, – уныло огрызается он – и тут же жалеет о своей несдержанности.

Грохают по полу ножки стула. Амелия возмущённо фыркает и уходит в кухню к взрослым. Секунду спустя до Жиля доносится её довольный, возбуждённый голосок и смех Вероники и Ганны.

– И тут отец Стефан так серьёзно: «Готов ли ты, Ксавье Ланглу…» – сквозь смех рассказывает Вероника. – А там кто-то ведро у алтаря забыл. Полы помыл и оставил, и…

– И наш кюре отступает на шажок в сторону, – подхватывает Ксавье. – Прямиком в ведро. Вопль, плеск…

– Мы, конечно, делаем вид, что ничего не происходит, ждём, пока он из ведра вынырнет.

– И когда он открыл рот, чтобы спросить, буду ли я заботиться о Веро в болезни и здравии, нас как прорвало.

– Nourrice, я никогда так неприлично не смеялась! – всхлипывает Вероника, с трудом сдерживаясь от хохота.

– А что отец Стефан-то? «Вон отсюда, грешники и охальники»?

– Нет, он смеялся вместе с нами, – отвечает Ганне Ксавье. – Он только с виду строг. Молодой ещё, образ соблюдает.

– Молодые, давайте-ка за стол! – спохватывается Ганна.

Семья собирается в гостиной. Ксавье приветствует Жиля и осторожно спрашивает:

– Я могу тебе чем-то помочь?

– Нет, я просто не выспался, – поспешно отвечает мальчишка. – Пока вы спали, мы с Амелией слепили ещё одного дракона в клумбе.

– Но я себя хорошо чувствую! – встревает девочка, обнимая маму за талию. – А вот Жиль ругается!

Мальчишка бросает в её сторону угрожающий взгляд, расправляет на столе скатерть, поднимает упавшие вилки и ножи и молча усаживается на своё место. Ганна несёт нехитрый завтрак, и семья принимается за еду.

– Веточка, мне надо сегодня добраться до Собора, – делится планами на день Ксавье. – Нужно показать отцу Стефану, как ухаживать за Садом, разъяснить значения показателей приборов, способы их регулировки. Потом в Ось: меня попросили помочь составить список необходимого в дорогу. Получается, я вернусь вечером.

Молодая женщина кивает, откусывает кусочек тоста с хрустящей сырной корочкой.

– А когда ты поговоришь с градоуправлением насчёт переезда к нам? Чтобы у тебя был не рабочий код, а жилой?

– Как только мы с тобой оформим брак в соцслужбе. Жиль, что у тебя на сегодня?

Мальчишка смотрит в тарелку, на нетронутую еду.

– Я не знаю, – тихо отвечает он.

«Мне надо к Акеми, – хочется сказать ему. – Она там одна, она ждёт. У неё нет работы, ей нечего есть. Ей надо показать, как изменился мир после ухода льда. И честно рассказать, что скоро я уйду и вернусь неизвестно когда. Но вы меня обязали сидеть здесь и сторожить Амелию. И что у меня после этого на сегодня?»