— Я не против такого сплава, — ответил сухопарый брюнет. — Я против модных увлечений. Появилась своеобразная модная окрошка из разных острых блюд. Немного Матисса, Сезанна, Дерена или Дюфи — и получается оригинальный винегрет. Автор недоволен своим изобретением, а чтобы усилить впечатление от новоявленного творчества, он объявляет себя страдальцем за новое искусство. Так готовятся у нас молодые новаторы. Им бы следовало изучить удивительные биографии новаторов живописи — Сезанна, Ван Гога, Мане, и тогда они бы узнали, насколько тяжелы были творческие пути тех, кому наши молодые теперь так легко и лихо подражают.
Но тут к спорящим подошло несколько молодых художников, и диспутанты умолкли.
Ленин в общежитии ВХУТЕМАСа
Большое впечатление на всех художников и скульпторов произвело историческое посещение общежития вхутемасовцев Лениным и Крупской, а также их разговор со студентами.
Посещение это подробно описано биографами Ленина, и нет нужды еще раз мне его описывать. Я только остановлюсь на самых примечательных, с моей точки зрения, моментах этой беседы.
— Ну, а что же вы делаете на занятиях, — обратился Ленин к молодым людям, — должно быть, боритесь с футуристами?
Ответ хорош:
— Да нет, Владимир Ильич, мы сами все футуристы.
— О, вот как. Это занятно. Нужно с вами поспорить. Теперь-то я не буду — этак вы меня побьете. Я ведь мало по этому вопросу читал. Непременно почитаю. Нужно, нужно с вами поспорить.
— Мы вам, Владимир Ильич, достанем литературу. Мы уверены, что вы будете футуристом. Не может быть, чтобы вы были за старый гнилой хлам!
Владимир Ильич покатывался со смеху.
Неожиданно Сенькин (это был один из группы вхутемасовских крикунов, художник, насыщенный бахвальством, кичливостью и редчайшей претенциозностью), хвастаясь левизной своих взглядов на искусство и литературу, лихо заявил:
— Мы стремимся к новому искусству, хотя по-разному понимаем это новое. Зато мы все единодушно против «Евгения Онегина»!
Ленину понравилась эта бесцеремонная формулировка. Он рассмеялся. И, иронично поглядывая на Сенькина, ответил:
— Вот как! Вы, значит, против «Евгения Онегина»? Ну уж придется мне тогда быть — за! Я ведь старый человек. А как вы считаете Некрасова?
Здесь мнения раскололись. Но сошлись на том, что он устарел.
На этом разговор кончился.
Прошло полвека. Работы боевого левого фронта, уже покрытые темным лаком и пылью времени, покоятся в гостеприимном запаснике архива того музея, который «леваки» считали источником всех бед для нового советского искусства — в Третьяковской галерее.
Вспоминая порой историческое посещение вхутемасовского общежития Лениным и Крупской и тот удивительный разговор, который они вели со вхутемасовцами, я, бывший профессор ВХУТЕМАСа, краснею от стыда. Никак до сих пор не пойму, как могли студенты так бездумно, претенциозно и некультурно разговаривать со своими выдающимися гостями.
Прощание с Лениным
Москва. 22 января 1924 года.
Мой брат, художник Девинов, и я сидели в медленно шедшем трамвае. Около Исторического музея вагон наш остановился. Послышались выкрики газетчиков
— Экстренный выпуск! Покупайте экстренный выпуск. — Мы при слушались, и оба побледнели. — Смерть Ленина!
В вагон вышел водитель и глухим голосом объявил:
— Товарищи пассажиры, вагон дальше не пойдет. Помер наш Ленин. Работать не буду. Вылезайте! Пойду в парк. Проверю, правда ли.
Мы вылезли из вагона и у мальчишек, принесших такие страшные вести, купили экстренный выпуск «Известий» и «Рабочей Москвы». Я купил четыре выпуска, для моего скорбного архива.
Читаю:
«Эстренный выпуск. Вторник 22-го января 1924 г. Тов. Ленин скончался вчера в 6 ч. 50 м. вечера».
Чувствую, что глаза увлажнились. Руки дрожат. Читаю дальше:
«Правительственное сообщение:
Вчера, 21-го января, в 6 час. 50 мин. вечера в Горках, близ Москвы, скончался Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Ничто не указывало на близость смертельного исхода. За последнее время в состоянии здоровья Владимира Ильича наступило значительное улучшение. Все заставляло думать, что его здоровье будет и дальше восстанавливаться. Совершенно неожиданно вчера в состоянии здоровья Владимира Ильича наступило резкое ухудшение, а несколько часов спустя Владимира Ильича не стало».
Я вытер глаза и спрятал в боковой карман все четыре выпуска.
Я поглядел на небо. Серое, вымороженное, равнодушное. В походке людей чувствовалось горе.
— Пошли в Союз наш, — сказал я брату.