Читаем Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника полностью

Был у Глускина. Один из молодых одесситов. Вся эта группа талантлива. И культурно пользуется своим ремеслом. Они пишут натюрморты и пейзажи. Часто неплохие. Портреты им не удаются. Они, в большинстве своем, плохо рисуют. Но этот недостаток искупается тонкой живописью. К числу их недостатков следует отнести широко расцветший среди них неприятный тон самохвальства. Они, несмотря на внешнюю скромность, часто эгоцентричны. Есть даже душок мании величия. Это и у Перуцкого, и Соколика, и у Глускина.

Все они имеют право на большее место в Москве. Живут они, как правило, на отсеке, варясь в соку своих узких дел. Они вызывают двоякое чувство и жалости, и раздражения.

У Глускина я видел несколько пейзажей, написанных под влиянием умершего Палева. Неплохие. С тактом и чувством.


Творческие обсуждения

Выступал на обсуждении троих: Лентулова, Чернышева и Зенкевича.

В творческих обсуждениях есть нечто от банкета. Люди с бокалами вина стоят перед смущенным юбиляром и говорят напыщенные и сладкие слова. Чего только не говорят! И… замечательный мастер, настоящий социалистический реалист, и что… Лувр и галерея Уффици дерутся между собой за обладание его работами, и что потомство через 100 лет с глубокой благодарностью вспомнит о нем…

Через час-два после таких речей ораторы забывают не только то, что они говорили о художнике, но и самого художника.

Сегодня в беседе с рисовальщиком Могилевским коснулись Тихомирова.

Странный человек. Всю жизнь подражает французам и говорит о них, как о великих художниках, а когда ему приходится выступать — то слышишь самое реакционное и мрачное.

Кацманы, Модоровы и Герасимовы, не думаете ли вы, что это так называемая коньюктуровщина?

Мы его называем «херувимом ахровским».


15 августа

Сенсационное сообщение Верхнемасловского ТАССа: ушли в отставку Бескина Осипа.

Около восьми лет этот «пижон», как его называл Щекотов, редактировал два единственных и крупных журнала: «Искусство» и «Творчество». С его уходом кончается эпоха и карьера целой группы людей, засевших в небольших, но теплых редакциях.

Среди художников много разговоров. Бывшие правые злорадствуют, бывшие левые в унынии, середняки одним глазом плачут, другим радуются. В общем, все как будто довольны, что Бескин уходит в долгосрочный отпуск.

О нем говорили разное.

Одни: делец, болтун, говорун, невежда.

Другие: талантливый организатор, умница, добряк.

Хвойник, не любивший его: знаменитый водолей, мировой водоносец.

Щекотов: неплохой человек, но ничего не понимает. Пижон.

Соколова, не переваривавшая его: удивляется, как такой малограмотный в делах живописи человек мог столько лет руководить двумя художественными журналами.

Перельман: дерьмо.

Кацман: проходимец.

Кончаловский: ни Герасимов, ни Иогансон. Он Ефанова и Пластова считает художниками первого сорта.

Я и Тихомиров его пожалели и выразили ему искреннее соболезнование. Это чувство у нас укрепилось, когда мы узнали, что вместо него назначен Сысоев, человек, на фоне которого Бескин кажется Вазари и Бенуа.

Особенно много венков ждут от бывших формалистов, с которыми дон-кихотовски боролся Бескин.

Я позвонил ему и спросил:

— Что случилось?

Он отвечал эпически:

— Ничего. Новые люди в Комитете по делам искусства, и они хотят новых редакторов. Но я не ухожу с изофронта и еще больше буду работать как критик.


Высказывания

Машков, обычно в разговоре дико косноязычный и неистребимый трепач, сегодня мне сказал:

— Мне надоели истинно русские натуралисты.

Кацман сказал мне:

— Нет ни формалистов, ни натуралистов. Есть хорошие и плохие художники. Эту формулу мы поддерживали в прошлые годы. И за нее нам от Бескиных часто доставалось.


Август

В Музее Революции директор Питерский в кабинете мягко-сердечно сказал мне:

— В музее нашем много плохих вещей. Надо их убрать. Вообще надо почистить музей. Помогите нам. Вот взять вещь Мошкевича: противно глядеть на нее.

Я: — В музее есть много слабых вещей. Это верно. Но как их убрать?

Питерский: — А вы обойдите с товарищами людей из художественного совета и убедите. Наметьте, а мы уж все сделаем.

Я подумал: — Тогда придется пять седьмых убрать со стен музея.

П.: — В наших музеях развелось столько макулатуры, что тошно глядеть.


Скульпторы

Мне жаловался один скульптор на террор скульптурных акул вроде Меркурова:

— Эти обжоры никак не могут нажраться и никому не дают возможности работать над революционной темой.

Бывший председатель Союза скульпторов сказал о Меркурове:

— Лучше с ним не иметь дела. С ним правды не стоит искать.


Натурщик

Нашел натурщика, похожего на Ленина. Я его встретил в трамвае. Он сошел на Трубной. Я за ним. Заговорил с ним. Он догадался и сразу сделался, очевидно, польщенным вниманием художника.

Чтобы проверить его череп, я его попросил заглянуть в сберкассу (дело было зимой, ближайшим местом была сберкасса).

Он согласился. Вошли. Он снял кепку. Я ахнул. Череп, форма лба — ленинские.

Я его постепенно заразил живописью и желанием позировать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Прошлый век

И была любовь в гетто
И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я — уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит. Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Марек Эдельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

Лея Трахтман-Палхан

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Оригиналы
Оригиналы

Семнадцатилетние Лиззи, Элла и Бетси Бест росли как идентичные близнецы-тройняшки… Пока однажды они не обнаружили шокирующую тайну своего происхождения. Они на самом деле ближе, чем просто сестры, они клоны. Скрываясь от правительственного агентства, которое подвергает их жизнь опасности, семья Бест притворяется, что состоит из матери-одиночки, которая воспитывает единственную дочь по имени Элизабет. Лиззи, Элла и Бетси по очереди ходят в школу, посещают социальные занятия.В это время Лиззи встречает Шона Келли, парня, который, кажется, может заглянуть в ее душу. Поскольку их отношения развиваются, Лиззи понимает, что она не точная копия своих сестер; она человек с уникальными мечтами и желаниями, а копаясь все глубже, Лиззи начинает разрушать хрупкий баланс необычной семьи, которую только наука может создать.Переведено для группы: http://vk.com/dream_real_team

Адам Грант , Кэт Патрик , Нина Абрамовна Воронель

Искусство и Дизайн / Современные любовные романы / Корпоративная культура / Финансы и бизнес