Читаем Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника полностью

Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

В салонах (Весеннем и Осеннем) целые стены полотен свидетельствовали о его огромном влиянии на европейских и американских художников. Его ценили и любили почти во всех странах. Его необычайное творчество открыло новый, богатый живописный мир. Его философия была пропитана глубоким оптимизмом. Это он объявил, что цель живописи — украшать мир и давать людям отдых и радость. Это он мечтал свое искусство отдать тем, кто трудится.

В России Матисса собирали страстно полюбившие его Щукин и Морозов. Влияние Матисса на «Бубновый валет», на наши ранние политические плакаты, на театральные декорации, как известно, было велико.

Сегодня один художник, наклонив голову, с мучительной жалостью сообщил:

— Вы знаете, умер Матисс…

В «Огоньке» небольшая заметка. Матисс назван великим. Помещен его портрет. Какая получается грустная путаница: то Матисс — вождь западного и русского формализма, то он великий французский мастер. Если бы наши враги Матисса знали, что этот великий мастер мечтал быть членом компартии и умер горячим коммунистом.

Москва, 1954

Встреча Шагала

Начало июня 1974 года.

В 11 часов утра телефонный звонок. Звонит товарищ.

— Приехал Шагал. В 12 часов в Третьяковке состоится его чествование. Ты должен быть.

Около 12 часов я уже был в галерее и ждал знаменитого художника, старого друга, которого будет чествовать Москва.

Встреча состоялась в одном из залов Третьяковки. В зал Шагал вошел с женой в сопровождении пригласившей их в Советский Союз министра культуры Екатерины Алексеевны Фурцевой.

Раздались громкие аплодисменты. Чувствовалось, что почетным гостям аплодировала ждавшая их молодежь.

С великолепной приветственной речью выступила Екатерина Алексеевна Фурцева. В живой и яркой форме министр рассказала о непотухающей с юных лет любви Шагала к Родине, которой он часто посвящал свои работы.

С большой радостью Шагал передал галерее в дар 17 работ, за что Третьяковка и я ему очень благодарны.

Потом министр рассказала, как Советский Союз высоко ценит своих зарубежных патриотов. Свою речь Екатерина Алексеевна закончила дружескими словами:

— Я верю, что, когда советский зритель познакомится с творчеством Шагала, он оценит и полюбит художника.

И, немного погодя, добавила:

— Слово для приветствия предоставляется нашему дорогому гостю — Марку Шагалу.

Опять аплодисменты молодежи.

В те торжественные минуты, когда, волнуясь, Шагал читал свою вдохновенную речь, я стоял за ним и внимательно разглядывал его. На нем были простой коричневый костюм и темно-зеленая дорожная рубаха. В левой руке он держал большой лист бумаги, а правой он изредка сдержанно жестикулировал.

Я слышал, как Шагал горячо благодарил Екатерину Алексеевну за приглашение его и супруги в Москву. Здесь, глядя на него, окруженного такой славой, я невольно вспомнил наше далекое прошлое.

Париж 60 лет тому назад. Была зима. Пронизывающие до костей туманы, холодные дожди и нескончаемые, мешавшие работать простуды. Шагал и я боролись за теплую и сытую жизнь. И на Париж глядели как на высокомерного врага…

Но к Шагалу счастье относилось более дружески, чем ко мне, и порой заглядывало к нему. И согревало. Ему изредка помогал разбогатевший после триумфа русского балета известный театральный художник — Леон Бакст… а мне никто не помогал. Счастье проходило равнодушно мимо моих дверей.

Шагал все еще читает свою ответную речь. Объясняется в любви к советской культуре.

Новый наплыв романтических воспоминаний.

Вскоре Шагал переехал в известный унылый отель для бедных, обессиленных в неравной борьбе с Парижем художников — «Ля Рюш». Там он прожил около года и получил первую закалку. Близко наблюдая жизнь художников, побежденных Парижем, Шагал понял, что только труд — непрерывный, безмерный — может его приблизить к победе. И он, жертвуя всем, что дорого в жизни, без устали трудился.

Не погружаясь в тягостное раздумье, не терзаемый мучительной тревогой за судьбу своего творчества, он делал все, что мог. Художник, не знавший разрыва между надеждой и уверенностью. И победил.

И только подумать — бывшему витебскому художнику французское правительство построило персональный музей. Это высшая награда. Таких музеев во Франции только три. Музей Пикассо, Леже и Шагала.

Шагал свою речь кончил. Взрыв благодарных аплодисментов. Шумное щелканье фотоаппаратов наших и иностранных корреспондентов.

После торжественной встречи министр Фурцева пригласила Шагала с супругой посмотреть выставку его работ и богатства галереи. Когда они подошли к работам Левитана, Шагал остановился и долго стоял молча.

— Я не знал, — сказал он вдохновенно, — что творчество Левитана такое глубокое, волнующее и поэтичное.

Публика долго не расходилась.