Он оформил их пластическое сознание и научил их относиться к своим задачам и средствам более
«Белые паруса» и «Купальщики» являются реминисценцией «Больших купальщиц» Сезанна («Les Grandes Baigneuses», 1895–1905). Живопись «Белых парусов» экспрессивна и динамична. Это впечатление создается ритмическим повтором треугольной формы, подчеркнутой в структуре изображения напряженных от ветра тугих парусов, монолитных гор и тяжелых пальмовых листьев, пластичного объема густой массы морских волн и плотного пространства.
Нюренберг внимательно изучал и анализировал композиционную структуру картин Сезанна и затем, как можно видеть, применил ее в своих работах: «На первом плане строилась боковая, покрытая тенью кулиса, на втором и последующих планах сооружались кулисы, освещавшиеся по мере их удаления вглубь картины. Глаз зрителя, переходя от темной первоплановой массы к светлой, получал, таким образом, одновременное впечатление глубины и света. Этот принцип с достаточной отчетливостью может быть прослежен в его „композициях“, особенно, в „купаниях“»[19]
.О портрете Я. Перемена
Единственный портрет Я. Перемена (бумага, гуашь, тушь, карандаш; 103×70,5) создавался на основе эскиза Нюренберга. Об истории его создания поведал сам меценат в своих мемуарах спустя много лет. В конце 1918 г. в Одессе прошла наиболее успешная выставка «независимых». «Газеты были полны похвал и прославлений. В журнале „Еврейская мысль“ […] критик М. Радвиг опубликовал ценную статью[20]
. […] (Картины, разбираемые в статье, были в большинстве, если не все, из моей галереи, привезенной в страну)», — вспоминал Перемен. «В благодарность за многолетнюю помощь, — описывал далее он, — и за особый труд, который я посвятил для успеха выставки вообще и для каждого в отдельности, художники преподнесли мне оригинальный подарок на память: нарисовали мой портрет в форме шаржа, который отмечал мою преданность искусству. Картину сделали по этюду-экспромту Амшея Нюренберга в совместной работе всех художников, которые участвовали в вечеринке, около двадцати человек. Она была закончена с быстротою молнии, и сохранилась в моей галерее до сегодняшнего дня»[21].Работа пародировала благообразный парадный портрет «донатора», «мецената», который традиционно позировал на архитектурном или пейзажном фоне. Шарж исполнен в «наивной» стилистике рисунков русских футуристов. Нарочито грубоватый упрощенный рисунок фигуры Перемена, стоящего на фоне здания с вывеской, на которой сохранились фрагменты слова «музей» и его фамилии как намек на мечту о музее в Палестине. В руке он держит вазу с фруктами — традиционный объект натюрморта, которую в этом контексте можно интерпретировать как атрибут, символизирующий его художественную деятельность.
В надписи внизу под портретом «перемены в живописи» обыгрывалась необычная фамилия Перемена, означая его поддержку новых художественных течений, а в нарисованной слева внизу табличке «продано» — его визитная карточка с этим словом, которую коллекционер по обыкновению оставлял в раме приобретенной картины (об этом он сам писал в мемуарах).
Можно предположить, что вечеринка, описанная Переменом, проходила в стенах «Свободной мастерской станковой и декоративной живописи и скульптуры», открывшейся за месяц до выставки, в октябре 1918 года, во главе с Нюренбергом. В художественной мастерской собирались и одесские поэты с Багрицким в центре внимания[22]
. «Свободной мастерской» и ее участникам он посвятил шутливые стихи (1918), написав в одном из куплетов:Первая строка поэта совпадает с воспоминаниями Перемена о «молниеносной» работе художника. Не исключено, что именно Багрицкий сочинил каламбурную надпись на шарже, ведь в «тонко отшлифованных шутках, остротах и каламбурах», по утверждению Нюренберга, он не имел соперников[24]
. Интересно, что Перемен, описывая историю объединения «независимых» в мемуарах, упомянул Багрицкого среди «корифеев молодой поэзии», друживших с художниками[25].О работах Полины Мамичевой
В составе коллекции Перемена сохранились отдельные произведения некоторых студентов «Свободной мастерской». Среди них живописные и графические работы Исаака Еффета, Наума Соболя и четыре натюрморта Полины Мамичевой, балерины и художницы, жены Нюренберга, в то время также участницы мастерской. Два из них экспонировались на упомянутой выставке «независимых» 1918 г., о чем писал критик Михаил Радвиг: «Жаль, что г-жа Мамичева-Нюренберг представлена только двумя вещами. Но, судя и по этим полотнам, видно, что молодая художница обнаруживает весьма недюжинные способности и хорошую школу»[26]
.