Одесситки

Вовчику было страшно, как баба Мара будет на том свете жить, как там со своим сыночком встретится, как к нему доберется, если ходить и говорить перестала. Баба Катя оказалась права. Вечером появлялись какие-то люди, даже с другого конца улицы приходили, пили вино, тетка не успевала варить картошку, все сжирали нахалы. Жалели деда Веню, что он теперь будет делать, без своей Марочки. Но дедушка быстро оправился и, едва дождавшись утра, уходил то на базар, то на пляж, или к другу. Добегался, как говорит баба Катя, притащил-таки гадюку на собственной шее. В общем, франтил недолго, попалась рыбка на ржавый крючок.

Особенно доставалось Вовчику Галкин Богдан, здоровый чернявый хлопец, проходу ему не давал, прищурившись, зло смотрел на Вовку своими маленькими глазками. То щелбан врежет, то по заднице коленом больно поддаст, когда никого вокруг, а сам истошным голосом орет, что жиденок ему рожи корчит — дразнится. Житья Вовчику не стало. В коридоре Богдан покидал свои ржавые обручи и кочерги, аж два, хоть бы Вовчику с одним дал побегать. Дворовые ребята не приняли этого жадину, раз, когда он заперся в уборной, стырили колесо и забросили на крышу сарая, так такой вой подняла Галка, сучка злая, на весь дом разоралась, ну бабы ей быстро рот заткнули.

И вот сейчас наступил для Вовчика момент мщения. «Тетя Надя, он меня все время бьет, прохода не даст, это он в кастрюлю Сидорчуков плювал, а мамка его только хихикала, я видел!» Дорка с Надькой залетели в комнату вслед за Галкой, той не удалось закрыть за собой дверь. Надька вцепилась в волосы ненавистной стервы, завалила ее на кровать. Дорка открыла буфет, там стояли две бутылки масла. «Вот она, моя! Ах ты, падла, воровка гнусная, и откуда ты взялась на нашу голову». Сидорчуки, обозленные, что им этот выродок плевал в борщ, бросились на Богдана, тот попятился к окну. У окна стояли стулья, накрытые простыней. Один упал, раздался глухой стон. Все оцепенели от ужаса. За стульями под окном, на грязной дорожке лежал совершенно голый Вениамин Александрович. Старика невозможно было узнать, это был настоящий скелет, седые отросшие космы сбились на голове в колотун. Впалые щеки заросли щетиной, он лежал в беспамятстве. Первой опомнилась Дорка.

— Дядя Веня, что с вами?

Старик молчал. Дорка схватила простыню, обмотала его, и вдвоем с Надькой, как ребенка, уложили дядю Веню на кровать.

— Куды? — завопила Галина. — Вин сцыться та сэрэ пид сэбэ!

Все обернулись на крик этой гадюки, на лицах соседей Галина прочитала приговор, от испуга задрожала: «Вин сам казав, шоб я туды его поклала, от спытайте его, от спытайте! Я все для него роблю, а як жеж».

— Руки о тебя не хочется марать, сука. Иван, вызывай милицию и «скорую», от гадюка, так гадюка, — старый Сидорчук не сдержался и плюнул в лицо Галины. — Что с таким человеком сделала, гадина.

Сидорчучка схватила мужа за руку и, очевидно, в назидание ему и другим, пробурчала, громко, чтобы все слышали: «Доигрался франт, нашлялся, на старости лет молодую захотел, вот и получил, на все сто процентов получил».

— Да будет тебе злобствовать, Маня. Ну и Новый год, встретили так встретили.

Надежда, прихватив Доркино масло, увела Вовчика в комнату, сняла с него обновки, уложила с бабой Катей спать. Старуха плакала, прижимаясь к ребенку, хоть ей боженька под конец жизни подарил хороших людей.

Дорка с Надеждой, как смогли, помыли Вениамина Александровича, одели, приехала «скорую», увезла его в больницу Иван привел милиционера, тот как-то сконфуженно объяснял, что дела это семейные. Галинка, обнявшись с Богданчиком, плакала, не забыв, вроде нечаянно, приподнять халатик, ее белые бесстыжие ляжки возбуждали слегка подвыпившего участкового, мешали составить протокол. Перед Новым годом он получил от Галины Станиславовны литр самогону и добрый шмат сала — благодарность за быструю прописку и «шоб всэ було як треба», и вот на тебе. Проклиная себя, он все юлил, то одно выспрашивал, то другое, однако так ничего и не написал. Решили завтра на свежую голову в отделении все заполнить.

Утром побежали на работу, а вечером дверь комнаты Вениамина Александровича оказалась закрытой на большой висячий замок. Отложили поход в милицию на потом, но Галинка не объявлялась, потихоньку все стало забываться. В воскресенье Иван сходил в больницу к дяде Вене, да припоздал, он уже умер от двустороннего воспаления легких, тело забрала жена. Галина так и не появилась, а через полгода в комнату по обмену въехали новые соседи. Пожилая пара, сын их закончил в Ленинграде институт, женился и остался там. Супруги обменяли свои две комнаты на Греческой площади на эту одну. И всем рассказывали, что в их доме жила сама Вера Холодная. Про доплату умалчивали, только сожалели, что потеряли «самый центр». Жильцы опять сдружились и радовались, что эта ужасная бандеровка больше не вернется.