Одевая эпоху

Я до сих пор не могу смириться с тем, что позволяют себе коммерсанты в Нью-Йорке и других американских городах. Нет нужды распространяться здесь о том, что подделывание чужой продукции не может быть узаконено и не должно становиться привычной практикой. Не представляю, как можно будет приобщить к культуре массы американских трудящихся, если они не желают признавать за художником право собственности на его работу и не доросли до того уровня нравственности, когда человек осознаёт: скопировать – это все равно что украсть. Итак, во время первой встречи с Америкой я увидел неприглядную сторону местной коммерции. Возможно, такие случаи не были редкостью в мире моды, и все же их нельзя было оставлять без последствий. Вернувшись во Францию, я создал «Комитет по защите Высокой моды», в который вошли все мои коллеги. Их глубоко возмутило то, что услышали от меня. Позднее всем стало ясно, насколько правы были мы тогда, начав кампанию против подделок. Беззастенчивое присвоение чужих идей, систематическое обкрадывание модных домов – это привычные методы работы теперешних американских закупщиков, вызвавшие застой на рынке и повергшие французскую моду в состояние глубочайшего упадка, из которого она, возможно, не выйдет уже никогда.

Демонстрационный зал в Доме моды Поля Пуаре, 1920-е годы

Как я заметил, у американцев вообще принято продавать посредственный товар под какой-нибудь известной маркой. В этой стране любят известные марки: не понимая реальной ценности приобретаемой вещи, покупатель обращает внимание только на марку. Выставлять на продажу ничем не примечательные платья, пришив на них этикетку «Пуаре», – это, по мнению американцев, гениальная идея, которая помогает решить все проблемы. Молодые французские коммерсанты, когда вы поедете в Америку (а ехать надо), будьте осторожны, никому не доверяйте вашу фирменную марку.

Платье от Поля Пуаре, 1918

Не стану описывать здесь все, что меня поразило: американцы показывали мне с законной гордостью редакции крупнейших газет, типографию, где печатается газета «Нью-Йорк геральд», которая по воскресеньям выходит на ста (!) страницах, а в будни на тридцати – сорока, по двадцать два (!) тиража в день (со времени моей первой поездки эта цифра наверняка возросла). Не буду говорить о больших магазинах с их безупречной организацией работы, вызвавшей у меня восхищение, например, о магазине Вонамейкера[325], где при огромных оборотах не видно ни одной покупательницы; эти просторные торговые залы, наполненные товарами, точно Ниагарский водопад, полны жизни, но безлюдны. Там, в магазине Вонамейкера, я прочел лекцию по случаю торжественного показа моих платьев, который состоялся в большом концертном зале магазина. Там был установлен орган, считающийся самым большим в мире, а органист, игравший на этом грандиозном инструменте, был самым старым органистом в мире (возможно, он был «самым-самым» еще в каком-нибудь отношении, но этого я уже не помню).

Модели Поля Пуаре, 1918-1920-е годы

Этот праздник моды, на который собрался весь цвет нью-йоркского общества, стал для меня настоящим триумфом. Через несколько дней такое же торжество состоялось в Филадельфии, у Джона Вонамейкера, основателя фирмы, одного из столпов американской коммерции. Потом он пригласил меня к себе домой и там представил нескольких индейских вождей в парадных одеяниях. Он объяснил, что это самые пожилые представители старой Америки, а я – самый молодой представитель старой Европы. Затем он показал мне удивительно бездарную картину, совершенно случайно оказавшуюся самой большой картиной в мире и занимавшую все четыре стены громадной комнаты. Помнится, это была «Голгофа». Поверьте, я вполне прочувствовал, какую честь оказал мне старый Вона-мейкер, славнейший из новаторов своей страны, снизойдя к моей едва сложившейся популярности и приказывая исполнять «Марсельезу» чуть ли не при каждом моем шаге. Разумеется, он был прекрасно осведомлен обо всем, что происходило у нас, поддерживал постоянную связь с Европой, перенимая все технические достижения и скупая все выдающиеся произведения искусства. Когда не было возможности приехать на ежегодный Салон живописи и скульптуры, он заказывал себе из Парижа каталоги, внимательно изучал их и подчеркивал красным карандашом названия картин, которые хотел приобрести: «Прачки возвращаются с работы», «В школе», «Закат», «Вересковая пустошь в Крезе» и т. д.

Большинство американцев ничего не смыслят в искусстве.

А вот мои друзья из Филадельфии, мистер и миссис Спейсер, – просвещенные любители и знатоки современной живописи. Есть и другие влиятельные и знаменитые коллекционеры, которым я признателен за гостеприимство, например мистер Уиднер, в чьих салонах бережно, как святыни, сохраняются редчайшие шедевры со всего света. Стоит упомянуть еще о коллекции Барнса[326], величественнейшем храме, какой когда-либо был воздвигнут современному искусству.

Вечернее платье от Поля Пуаре, 1920