Одевая эпоху

У всех американских производителей одна и та же тактика: они стремятся познакомиться со знаменитыми людьми, чтобы получить право на использование их имен и нажиться на этом. Сколько фабрикантов сулили мне золотые горы за то, чтобы выпускать товары под моим именем! А однажды некий англичанин, живущий в Америке и владеющий обувной фабрикой близ Ланкастера, сделал мне потрясающее предложение. За право использовать мое имя в рекламе его изделий и ставить мою марку на модели класса люкс он обещал выплачивать мне 16 000 долларов в год. Я не мог заключить эту сделку, не видя его продукции. И вот я сажусь в поезд в Нью-Йорке вместе с моим менеджером, который и познакомил меня с этим влиятельным обувщиком. Мы прибываем в город N., где меня, словно принца, встречает целая свита и два «роллс-ройса». После обычного церемониала меня ведут на завод, осмотр занимает несколько часов. Я рассматриваю обувь, предназначенную для фермеров и их семей, – грубые, тяжелые ботинки, в которых удобно работать на земле. Я не понимал, какую пользу может принести моя марка продукции такого рода. Затем я вернулся в кабинет обувщика, где он ждал меня, окруженный своими помощниками. На нем был костюм в крупную клетку, из верхнего кармана пиджака торчал целый букет толстых сигар. Я сказал:

– Подарите мне одну из ваших замечательных сигар, я только что сэкономил вам шестнадцать тысяч долларов.

– Как? Что это значит?

– Это значит, что я отказываю вам в праве ставить мою марку на вашу продукцию. Если бы я согласился, это повредило бы моей деловой репутации, а вашей не принесло бы никакой пользы.

Надо было видеть физиономии его помощников: подумать только, человек с легкостью отказывается от 16 000 доллларов в год…

Когда я вернулся, меня ждал сюрприз. Менеджер, возмущенный моей неуместной откровенностью и необъяснимым бескорыстием, потребовал выплатить ему 25 % комиссионных от сделки, которая сорвалась по моей вине. Пришлось заплатить: все американские юристы дружно стали на его сторону.

Однако я заключил несколько контрактов с фабрикантами чулок, дамских сумочек и перчаток, в частности – вы будете смеяться – нитяных перчаток. Меня попросили снова ввести их в моду. Я долго размышлял и, наконец, разработал в нескольких вариантах обновленную версию нитяных перчаток, которая могла бы возродить интерес к этому устаревшему изделию. Но мои модели так и не поступили в производство!

Со мной за них полностью рассчитались, но велели передать, что на фабрике не смогли разобраться в моих эскизах, не поняли, как должны выглядеть готовые модели, не уразумели, что означают все эти значки и росчерки, сделанные пером или карандашом. Непостижимо! Это как если бы люди написали вам в письме: «Мы не умеем читать». Впрочем, письма я как раз и не получил, американские коммерсанты никогда ничего не сообщают письменно.

Инсталляция с двумя короткими розовыми платьями Денизы, 1920

А еще я заключил контракт с крупной фирмой, производящей дамские сумочки, которая не выполнила своих обязательств передо мной. Предлог был тот же: они не смогли разобраться в моих эскизах. Американцу надо показывать уже готовое изделие, чтобы он смог его слепо скопировать. Из-за полного отсутствия воображения эти люди неспособны что-либо домыслить или предположить. Подобно апостолу Фоме, они верят только в то, что уже видели. Это свойство должно отрицательно сказываться на их успехах в науке и искусстве, поскольку ограничивает поле наблюдения одними лишь экспериментальными данными.

Зная этот недостаток американцев, я решил сопровождать свои лекции наглядными демонстрациями, и в конечном итоге, во время моей последней поездки в Америку, мне даже пришлось создавать платья прямо на сцене. Вначале я рассуждал об элегантности, старался расшевелить публику, пробудить в ней страсть к модным новинкам, к роскоши. Затем, достав из кармана ножницы, разворачивал один из разноцветных рулонов бархата, стоявших вокруг, и спрашивал, не желает ли кто-нибудь из присутствующих дам поучаствовать в моей демонстрации. И каждая радостно поднималась с места. Затем я приглашал на сцену профессиональную манекенщицу в специальном чехле поверх белья – чтобы не шокировать американскую публику, как известно, весьма строгую на этот счет. В течение нескольких минут я обертывал ткань вокруг ее фигуры, отрывал лишнее, кроил, закалывал булавками, и все видели, как в моих ловких и опытных руках рождается вечернее платье или манто. Я мог судить о впечатлении, которое произвел на публику, по сдавленным «О-о!» и «Ах!», раздававшимся в зале, когда я вдруг решал приделать к платью рукава другого цвета или заложить на нем отворот, совершенно неожиданный и очень эффектный.

Модель Поля Пуаре, 1925