Один

Кстати говоря, учителя в нашей школе, некоторые отличные учителя, такие как Юрий Николаевич Шабенков замечательный, или замечательная Анна Федоровна Новикова, или чудесная Галина Александровна Чуркина, — вот они очень сильно как-то влияли, потому что школа была в целом… И Зинаида Васильевна Шишкова гениальная. У нас вообще не очень хорошая была школа. Я, в общем, не буду ее идеализировать. Но вот я не знал бы английского без Аллы Адольфовны Годиной, моего самого любимого учителя, потому что Алла Адольфовна и до сих пор самая красивая и самая веселая. Мы были ее второй выпуск, и она была не так уж намного нас старше. Но разговоры с ней и, кстати говоря, не только об английском языке… Своего первого Трумена Капоте я получил из ее рук, когда мне было одиннадцать лет, «Луговую арфу» и «Завтра у Тиффани» в оригиналах. И я до сих пор помню, как я читал «Луговую арфу» («The Grass Harp»), и когда я дошел до слов, что «теперь, когда в кухне ветер и снег, эти зарубки моего роста там, на косяке», — вот это был первый момент шока от столкновения с Капоте. Понимаете?

А еще я очень люблю Николая Львовича Страхова, дай Бог ему здоровья. Он ненамного меня старше, на десять лет. Сейчас он благополучно долечивается. И кстати, если он меня сейчас слышит, то, Николай Львович, привет вам большой! Вот это был историк, совсем не намного меня старше (ну, сколько? мне было шестнадцать, ему двадцать пять), который когда пришел, сразу история стала дико интересным предметом! И сколько же раз я оставался после уроков просто послушать Страхова, когда он рассказывал про тридцатые годы. Сколько он про них знал! А это же была в 83-м… в 84-м году совершенно закрытая информация. Да, учителя, конечно, в огромной степени.

И еще в огромной степени, конечно, детская редакция радиовещания, «Ровесники», потому что Комарова, которая в этом году умерла, но до последнего времени сохраняла живейший интерес ко всему… Лилиана Сигизмундовна. И я помню, как мы вместе с ней слушали дебаты Навального со Стрелковым, и она с присущей ей радийной точностью отмечала все провалы обеих сторон. Это блестящая была школа! И приятно, когда ты по отношению к кому-то можешь быть младшим. Таких людей не очень много. Вот Леонид Зорин, например, который тоже в 93 года сохраняет блистательную голову. Ну, Лев Мочалов. Вот эти старики на меня всегда действовали и действуют чрезвычайно сильно. Школа — в меньшей степени, а вот «Ровесники» — да. Понимаете, там мы были взрослые, и там надо было делать взрослые вещи.

«С чем связана непопулярность Андрея Платонова? О нем почти не вспоминают популяризирующие гуманитарное знание люди, вскользь проходят в школе, большинство произведений не перепечатывается. Или я заблуждаюсь?»

Саша (это из Норильска вопрос), понимаете, непопулярность Платонова, раз уж вы сами из Норильска, она примерно связана с непопулярностью Норильска. Это не очень комфортный климат — климат платоновской прозы. Мне повезло все-таки — я общаюсь с Еленой Шубиной, которая помимо того, что она редактор, она довольно известный специалист по Платонову, наряду с Корниенко. Мне кажется, вот их двое ведущих специалистов. И если бы, честно вам скажу, если бы не шубинские пояснения и комментарии, я бы очень многого в Платонове не понимал.

Платонов страшно трудный! Это очень взрослый, очень серьезный автор. Я, конечно, категорически против его такого выделения из потока русской прозы, его противопоставления всем остальным. Ну, вот как Бродский его противопоставлял Набокову, говорил, что «Набоков — канатоходец, а Платонов — скалолаз». Это, мне кажется, диктовалось тем, что Набоков не очень лестно отозвался о стихах Бродского, хотя и прислал ему джинсы. Мне кажется, что Платонов — один из замечательных представителей русской прозы, уникальный в своем роде. Конечно, как писатель он на голову выше большинства современников.

Я думаю, что единственным продолжателем Платонова сегодня (именно продолжателем его мировоззрения, а не его стиля) является Владимир Данихнов, чей роман «Колыбельная» — это очень интересная попытка по-платоновски мыслить, а не по-платоновски ставить слова. Как раз Евгения Николаевна Вигилянская, Царствие ей небесное (тоже очень сильно на меня влиявший учитель, которая совсем умерла недавно, она преподавала на журфаке), она написала замечательную работу о языке Платонова, и там, мне кажется, раскрыт алгоритм.