Один

Но в принципе я не вижу никакого противоречия между гениальностью и злодейством. Точнее скажем так: гений и злодейство — может быть, вещи действительно несовместимые, несовместные; но большой талант и злодейство — это вещи не просто совместимые, а почти… ну, очень часто идущие рука об руку. И как раз явление талантливого злодея — это одно из самых гротескных зрелищ, которые можно… Ну, правда, потом талант довольно быстро начинает иссякать, ну, потому что самомнение возрастает колоссально.

«С нетерпением ждем публикацию «Истины»».

Ох, не скоро! «Истина» написана. Это довольно большой роман о деле Бейлиса. Я совершенно не хочу его публиковать. Ну нет у меня такого желания. И вряд ли скоро появится. Ну, может быть, когда-нибудь…

«Что отличает Нафту из «Волшебной горы» и Фауста Гете?»

Да все практически. Ну, вот вы пишете, что «Нафта ставит грандиозный эксперимент, ждет, пока Бог его остановит, — да, наверное, — и при этом олицетворяет сатанинскую гордыню. Фауст же, наоборот, даст Мефистофелю одержать верх…» Нет, у Фауста другая совершенно проблема. В Фаусте нет сатанинской гордыни, в Фаусте есть страсть к познанию.

И если вы слушали вот эту лекцию про фаустианский характер… Я все время настаиваю на том, что фаустианская линия, скажем, от трикстерской, от гамлетовской отличается прежде всего по одному очень важному параметру: Фауст профессионал, это мастер, это доктор (ну, точно так же, как Мастер у Булгакова), он meister, у него есть свое дело. И вот это мастерство, вот этот культ профессии его отличает от Нафты, потому что у Нафты профессии нет, или во всяком случае для его образа она не принципиальна, не значима. У него есть, конечно, работа. У него есть познания. У него есть его технократический ум. Но при этом Нафта — это не доктор Фауст совершенно, потому что цель Нафты — это найти новые источники энергии и вдохновения на темной стороне.

А задача Фауста — это позитивистское познание, прежде всего. Если уж на то пошло, Фауст — это такой Сеттембрини. И Мефистофель ему нужен вовсе не для великих злодейств. Вот обратите внимание, это очень важно: он мог бы с помощью Мефистофеля мир залить кровью, но он этого совершенно не хочет. Максимум того, что он хочет — это свою Маргариту сначала; потом — Елену Прекрасную, которая символизирует истину; потом — вот этот триумф пользы, строительство на месте домика Филемона и Бавкиды. Но опять-таки Фауст одержим совершенно позитивистскими страстями, Мефистофель нужен ему не затем, чтобы заигрывать со злом. А Нафта хочет найти именно во зле источник нового возрождения. Ну, дьявол — великий обманщик. И из-за этого ничего не получается. Ну, есть люди, которым нравится Нафта, и я ничего не могу с ними сделать. «Волшебная гора» — великий роман, она предполагает разные прочтения.

«Что бы вы могли посоветовать почитать из зарубежной литературы на тему тайных обществ, культов — с историческим уклоном, а не фэнтези?»

Трудно так сказать. Еремей Парнов очень много об этом писал («Трон Люцифера», знаменитая книга). Мне кажется, что небезынтересно почитать как пример конспирологического романа Ярослава Крестовского. А что касается… То есть не Ярослава Крестовского. Ярослав Крестовский — это, слава тебе господи, знаменитый художник. Того Крестовского, который «Петербуржские тайны»… «Петербуржские трущобы». Ну, знают-то все «Петербуржские тайны», сериал. Всеволод Крестовский. И особенно его жуткий роман «Кровавый пуф», в котором как раз польско-еврейский заговор — это просто, можно сказать, классический пример. «Масоны» Писемского — недурной роман, хотя это, скорее, картина нравов, нежели история масонства. Конечно, «Протоколы расследования общества ленинградских розенкрейцеров», вышедший в трех томах и очень подробно рисующий эту всю историю. Там же есть и тексты, и тайные всяческие обряды, и культы. Ну и конечно, из европейских авторов самый интересный здесь Алистер Кроули, который, как мне кажется, не был никаким оккультистом, но был превосходным писателем, действительно классным.

«Ваше мнение об Анатолии Алексине. По постановке этических проблем, по интересу к душе человека он выделялся не только на фоне детской литературы, но и вообще советской. Неужели он сейчас забыт?»