Один человек и один город

Карта, разложенная поверх приборной панели, указывала, что на маршруте оставалась ещё одна точка, но машина почему-то свернула в сторону. На последнем перекрестке перед конечным остановочным пунктом.

– В объезд, что ли?

Ни слова в ответ. Только напряженные пальцы крепче вцепились за руль.

– Разве мы не должны там забирать мусор?

Заострившийся профиль. Закушенная губа.

– Да остановись уже!

Может, грамотность и не самая нужная вещь для жизни, но когда читаешь что-то полустертое, вроде «контур аварийного торможения», сразу понимаешь, зачем нужен этот рычаг.

– Ты руки-то в моей машине не распускай!

Большую скорость мусоровоз развить не успел, поэтому шишек мы не набили. А лезть в драку коротышка поостерегся. Пусть и очень хотел.

– А что это у тебя язык вдруг отсох? Я же спросил. Просто спросил.

Он хлопнул ладонями по рулю:

– Молчу? Значит, так и надо!

У каждого свои тайны, это понятно. И возможно, такие, которые стоит защищать. Но если положено что-то делать, нужно делать. Иначе все полетит к чертям. Сначала каждый гражданин закроет глаза на какую-нибудь мелочь, а потом государство рассыплется, как карточный домик. И заново законы придется насаждать не проникновенным словом, а огнем и мечом. Коротышке не понять: в школу не ходил, лекции по новейшей истории не слушал. А вот меня рассказы о последнем крахе общественно-политической системы весьма впечатлили.

Многие знания, многие печали, да. Особенно для себя самого.

– Можешь объяснить спокойно? Без надрыва?

Очередной взмах руками. Будем считать его приглашением к разговору.

– На карте отмечена ещё одна остановка, верно?

Кивок. Недовольный.

– А почему мы туда не едем?

Молчание.

– Повздорил с жильцами?

– Не твоё дело.

Не хочет там показываться? Ладно. Но я-то ни с кем не воюю.

– Хорошо, сам схожу.

– А ты хоть знаешь, куда?

Ого. Не ответ – плевок.

– Дом точно найду. А раз он отмечен на нашем маршруте…

– Я её просил. Просил же! Не один раз. Много.

Её? Начальницу, то есть?

– О чем?

– Она нарочно все это затеяла… Надо было держать язык за зубами. Крепко держать. И тогда ни одна гнида бы…

А с самим собой он общается искреннее, чем со мной. Душевнее. Внимательнее и терпеливее.

– Не сдашь назад? Хотя бы до поворота?

Коротышка чертыхнулся, сплюнул очередной шмоток своей жвачки прямо на мостовую и тронул машину с места. К перекрестку. Чтобы остановить ровнехонько на углу. Так. чтобы до дома, отмеченного на карте, оставалось пройти несколько десятков футов.

– Ну, жди тут. Я быстро.

– Не зарекайся.

Откуда такой скептицизм? Всего-то и нужно, что подойти, забрать мешок из короба и вернуться обратно: женского общества мне на сегодня уже хватило.

Двор, приближения к которому так упрямо избегал мой напарник, ничем не отличался от всех предыдущих. Отличались его соседи. Заборы вокруг были куда выше, чем я успел привыкнуть. Даже выше головы. И совершенно глухие. Где-то за счет пальмовых циновок, где-то благодаря густой растительности. Кто-то хотел от кого-то отгородиться? Похоже. Но зато тому, от кого отстранялись, удалось здорово сэкономить на ограде.

Короб нашелся там, где положено, только оказался пустым. Абсолютно. Я бы понял, выудив на свет божий незаполненный мешок, но его вообще не было. Никакого намека на бумажную тару ни внутри, ни снаружи. Странно. Здесь не мусорят? Может, и вовсе никто не живет?

Последний вопрос не прозвучал вслух, но ответ раздался:

– Семь ударов ножа, семь касаний стали. Алой кровью сочатся из тела печали.

Густой голос. Некрасивый, но звучный. Женский.

– Семь ударов кинжала, семь узких ран. За порой наслаждения – боли пора.

Тихий ритм барабана, оттеняющий каждое слово. И шлепают по натянутой коже голой ладонью. Мягко. Любовно. Почти гладят.

– Семь отказов, семь шрамов пятнают меня. Семь вулканов исполнено страстью огня.

Я бы постучал в дверь, но дверей здесь не было, только полоски ткани, чуть подрагивающие на ночном сквозняке. Белые, как штукатурка стен.

– Есть кто дома?

Пение оборвалось вместе со вздохами барабана. Кануло в мертвую тишину. А потом пелена дверной занавеси разорвалась, пропуская…

Она была черной. Женщина. Та, что пела. Обитательница дома. В Санта-Озе довольно много жителей, в жилах которых течет кровь африканских предков. Правда, эта красная жидкость давным-давно и благополучно смешивается с другой, превращая эбеновое дерево в насыщенный загар. Но родители певуньи, вышедшей мне навстречу, явно очень бережно хранили черноту… э, чистоту своей породы.

– Прошу прощения за беспокойство, сеньора.

Она не шелохнулась, изучая меня взглядом: ни одна складочка белоснежного одеяния не дрогнула.

– Я могу забрать ваш мусор?

Глаза мигнули. Сверкнули белками.

– Емкость у калитки. Вы её не используете по назначению? Это упростило бы жизнь всем нам.

– А тебе твоя жизнь кажется сложной?

Говорила она так же звучно, как пела. С легкой хрипотцой разве что.

– Сеньора, речь идет о…

– О жизни всех. Вместе. Я поняла.

– Ну и славно. Так где ваш мусор?

Голова с короткими кудряшками склонилась чуть набок.