Один день что три осени

– Вот оно значит, как. Оказывается, тебе непросто, – вздохнув, он тут же добавил, – но раз речь о перезахоронении, не легче ли найти родню в Яньцзине, чем отправляться за тридевять земель и искать Чэнь Чжанцзе?

– Закапывал меня он, и последнюю лопату земли тоже бросил он, так что на нем осталось своего рода клеймо; недаром говорят, отвязывает колокольчик с шеи тигра тот, кто его туда привязал, поэтому переносить мою могилу может лишь тот, кто бросил последний ком земли; у вас в мире живых существует закон соответствия причины и следствия, в царстве мертвых этот закон соблюдается еще жестче, если причина и следствие не совпадают, никакого эффекта не жди, так что раз уж последний ком земли на мой гроб бросил Чэнь Чжанцзе, то и перемещать меня должен он; такая же ситуация была в «Легенде о Белой змейке»: пагодой меня придавил Фахай, и только Фахай мог эту пагоду убрать; если же меня перезахоронит кто-то другой, тогда переместится лишь мое тело, а душа останется на прежнем месте, а это будет еще хуже, чем каждый день попадать в лапы насильников. Поэтому переносить мою могилу должен не иначе как Чэнь Чжанцзе, другие тут не помогут.

Сделав паузу, она добавила:

– И потом, этот маньяк-убийца уже перешел все границы, а Чэнь Чжанцзе исполнял роль Фахая. Поскольку Фахай мог укрощать демонов, он мог бы расправиться с этим злым духом, загнав его под пагоду укрощения демонов, здесь можно, что называется, одним выстрелом убить двух зайцев.

Узнав всю подоплеку, Ли Яньшэн невольно опечалился, оказывается, все было не так-то просто. Но кое чего Ли Яньшэн по-прежнему не понимал.

– Ну, хорошо, а почему бы мне на словах не передать Чэнь Чжанцзе, чтобы он перенес твою могилу и расправился с демоном, зачем тебе непременно надо следовать за мной?

– Боюсь, что Чэнь Чжанцзе тебя не послушает. А так, в случае отказа я устрою ему скандал и заставлю вернуться в Яньцзинь вместе со мной любой ценой.

Ли Яньшэн уже смирился с тем, что должен был доставить Интао в Ухань, но кто бы мог подумать, что она планирует прихватить обратно в Яньцзинь Чэнь Чжанцзе?

– Раз так, – сказал он, – когда прибудем в Ухань и встретимся с Чэнь Чжанцзе, скажешь ему что хотела, а дальше я тебе не помощник.

– Само собой, на этот раз я свое слово сдержу.

Тут Ли Яньшэн, вспомнив обстоятельства смерти Интао, предложил:

– А давай с тобой просто поболтаем, хочу спросить тебя об одной мелочи.

– О какой мелочи?

– От чего ты все-таки померла три года назад?

– Это не мелочь, разве можно разговоры о смерти называть мелочью?

Ли Яньшэн поспешил исправиться:

– Я просто не так выразился, просто не так выразился, хотел лишь узнать, неужели правду говорят, что из-за лука?

Интао вздохнула.

– Можно сказать, что из-за лука, а можно сказать, что и не из-за лука. В тот день я и правда поссорилась с Чэнь Чжанцзе из-за пучка лука. Чэнь Чжанцзе ушел, хлопнув дверью, а я, оставшись наедине со своими мыслями, распалялась все больше, потом повалилась на кровать и рыдала, рыдала, пока случайно не уснула. А во сне я вдруг наткнулась на Хуа Эрнян, которая пристала ко мне со своей просьбой рассказать что-нибудь смешное. Не повезло так не повезло, обычно Хуа Эрнян приходила за шутками по ночам, с чего мне вообще приспичило уснуть средь бела дня? Уснула я вся в слезах, о каких шутках могла идти речь? Тогда я ей сказала: «Хуа Эрнян, рассказчик из меня никакой, позволь лучше что-нибудь спеть». Хуа Эрнян ответила: «Знаю, что раньше ты исполняла оперу, хочешь петь – пой». Для начала я исполнила арию «Мост Дуаньцяо» из «Легенды о Белой змейке», потом стала петь другие арии, и когда запела «Что поделать? Что поделать? Как быть? Как быть?», то постаралась вложить всю свою душу, чтобы выразить обиду и скорбь Белой змейки, при этом я не подумала, что обида и скорбь Белой змейки вытащит наружу всю обиду и скорбь Хуа Эрнян. Теперь плакала и я, и Хуа Эрнян. Едва я закончила петь, как Хуа Эрнян рассердилась: «Я пришла за шутками, а ты заставила меня проливать слезы, что ты еще задумала? А ну, неси меня есть острую похлебку!» Только тогда я вспомнила с какой именно целью приходила во снах Хуа Эрнян. Чувствуя, что допустила оплошность, я предложила: «Эрнян, можешь себя не утруждать, я все сделаю сама, возьму веревку и повешусь».

Ли Яньшэн так и замер, оказывается, Интао померла не просто из-за пучка лука, а из-за анекдота; Ли Яньшэн и подумать не мог, что пока он мучился от своих приступов, а Ху Сяофэн подозревала в этом Хуа Эрнян, та приходила во снах не к нему, а к Интао; то есть он заболел из-за Интао, а Интао померла из-за Хуа Эрнян; от такого поворота событий Ли Яньшэн невольно покачал головой и вздохнул. Тут же его осенило:

– Раз Хуа Эрнян имеет отношение к твоей смерти, возьми и расскажи ей про своего обидчика, пусть она уничтожит этого злого демона и делу край.

– Хуа Эрнян может являться лишь к людям, – вздохнула в ответ Интао, – во сны умерших ей не попасть.

Помолчав, она добавила: