Один день ясного неба

Единственное, что Анис хотелось сделать во время урагана, так это говорить ровно то, что она имела в виду, разумеется, не забывая о добродушии. Завьер сказал, что «говорить ровно то, что она имела в виду, разумеется, не забывая о добродушии» — идея хорошая и что он тоже хочет в этом попрактиковаться. Он также заявил, что любит ее и любил с той самой минуты, как только увидел, и планировал любить до тех пор, пока что-либо его не убьет, а убить его мог мотылек, потому что мотылек был в его жизни тем, с чем он все еще пытался как-то примириться, — и что она обо всем этом думала?

Анис сказала, что она учитывала фактор мотылька — как и фактор его статуса радетеля, который главным образом означал, что и ей тоже суждено прославиться. Все это было непросто, но она обнаружила, что звучавший в ее голове голос, после того как она слушала его на протяжении двадцати четырех дней, стал не таким напряженным, а скорее игривым, так что им ничего не оставалось, как ждать и наблюдать, что станет с ними обоими.

— Если я буду тебя раздражать, ты просто можешь встать и уйти сквозь стену, — заметил Завьер, потому что на третий день она ему рассказала об этой своей способности.

— Я могу! — воскликнула Анис. — Так что следи за своим поведением!

На следующее утро она увидела, как Завьер отвязал гамак Найи, подержал в руках, а потом убрал подальше.

После урагана Зебедайя собрал и издал небольшую подборку любовной поэзии Найи в книжке, которую самолично разносил по домам.

Завьер нашел мальчишку-рыбака и отвел того вместе с Романзой в бар, где они плохо танцевали под хорошую музыку. Кроме того, после того как Романза вызнал у того, сколько стоил подаренный им мотылек, дал мальчишке мешочек с девяноста пятью монетками. Завьер не стал выспрашивать, кто из неприкаянных торговал такими сочными и толстыми мотыльками, потому что, как ни крути, решил начать новую жизнь.

Уже поздно вечером, когда он шел домой под сильным хмельком, мальчишка-рыбак, которого звали Джассен, попросил у него: «Господин мой, можно мне сесть рядом с тобой?» — и это вышло у него так славно, что — кто бы мог подумать! — у Завьера появился первый ученик-аколит!

Они готовят еду с неприкаянными на Мертвых островах, и на окраине городского рынка, и около храма; он учит варить яйца скучающих девятилетних малышей, потому что все взрослые днем заняты.

Джассен теперь солит треску.

* * *

Анис хотела нашинковать луковицы, когда же Завьер ее укорил, сказав, что она это делает неправильно, она посоветовала не зацикливаться на резке лука. Завьер полил винным уксусом кое-как нарезанный лук, потом поперчил, просеял муку между ладонями, пока мука должным образом не просолилась, нарезал рыбу-попугая, а потом отвлекся, когда Анис предложила ему подняться наверх, потому что она-де забыла ему что-то показать.

Они прекращают заниматься любовью, только когда кто-то кричит у них под окном, что совет ведуний судьбы вышел в море в полном составе.

— Что? — спрашивает Завьер.

— Что? — спрашивает Анис.

Они натягивают одежду и босые выбегают из дома: у нее в муке вся голова и лодыжки — там, где он раздвигал их ладонями.

Небо пришло в себя, оно снова стало устрично-голубым, голубым, как Попишо, голубым, как ленточки школьниц в воскресный день, и там, где небо встречается с океаном, они видят подернутый дымкой темный строй поющих ведуний, сотни ведуний, которые бредут по набегающим волнам, по пояс в воде, подняв ладони вверх.

Ты можешь отдать мне свое сердце? — спрашивают ведуньи, и косяки рыб приходят на мелководье. Рыбки размером с ноготь, один хвост да зубы, рыбки, как спутанные стебельки, которые вкусом напоминают лежалое масло; рыбки с длинными птичьими хвостами; воющие рыбки.

Люди собираются на берегу, смотрят с восторгом. Сильная волна сбивает с ног мужчину, который жалуется, что собравшиеся на берегу люди застят ему вид из окна.

Они плещут водой друг на друга, они смеются.

Они думают, что любовь — это как покраснение земли под солнцем.

Благодарности

Моя глубочайшая признательность Ханне Баннистер и Джереми Пойнтингу из издательства «Пипал три-пресс», которые так прекрасно спасли меня от безвестности; моему потрясающему и мудрому агенту Николе Чанг, королю среди защитников авторских прав Никешу Шукла, моей «повитухе» Луизе Джойнер из издательства «Фейбер энд Фейбер» и команде редакторов в «Фаррар, Строс и Жиру»; Элеаноре Риз, лучшему, черт побери, выпускающему редактору в мире.

Никто бы не прочитал эту книгу, если бы не вы.