Один день солнца (сборник)

Солнце, особенно во вторую половину дня, грело в полную силу марта. К старту десятых размокшая трасса притягивала лыжи, как магнит, скольжение сошло на нет…

На лыжню выпускали парами — по одному человеку от класса, каждые полминуты.

Стартовав, Бурцев первым занял место впереди и уже через короткое время перестал слышать за спиной скрип лыжных палок соперника. Сегодня он решил бежать так, как не бегал никогда. Накануне он заново просмолил лыжи, заменил на одной из палок надорванную петлю, проверил крепления. Из прогноза погоды узнал, что во время соревнований может быть плюсовая температура, и запасся жидкой смазкой. Дело оставалось за его силой и выносливостью, за его характером, в конце концов.

В одиночку он бежал недолго — через некоторое время достал стартовавших полминутой раньше и обошел их по насту, не требуя лыжни. Недалеко от поворота, где на контрольном пункте сидел Козин с каким-то парнем из другого класса, он настиг еще одного человека, обогнал и его.

— Лучшее время! Плюс почти минута! — крикнул ему Козин, размахивая секундомером. — Смерть Сципиону!..

По сырой колее приходилось именно бежать, скольжение никак не получалось, и короткие лыжи здесь служили лучше других. Но Бурцев не думал о лыжне и о том, как выгоднее двигаться по ней — катиться или бежать; он просто что есть силы стремился вперед. Кажется, никогда еще не жаждал он победы так, как нынче. На третьем километре он пересилил мертвую точку, когда до боли стиснуло грудь, как всегда загудело в висках, а легкие требовали дыхания.

На повороте в тумане, застлавшем глаза, он разглядел Козина — тот махал рукой и, видимо, что-то подсказывал… Потом был крутой подъем, елочкой, — лыжи скребли, как по камням. Тут он обошел еще двоих, совершенно обессилевших на горке, и один был из «Б», — значит, все в порядке… Нет, не все: чтобы было все в порядке, ему нужно прийти первым и увидеть на финише Золотову. Ее глаза, полные света и ожидания, чистые, как солнце; увидеть дрожащие губы, чтобы пережить все, как вчера, когда его окатило из переполненной чаши…

Эта чаша собиралась по малости, по капле, долгие дни. Он даже не скажет, когда на ее дно упала первая искра… И он нес ее, эту чашу, страшась и вместе с тем торопя наполнение, не открываясь никому, нес как единственное, что он имеет, чем живет в этом мире. Недоставало последней капли, самой последней и самой важной. Ее могло недоставать вечно… И вот не капля — хлестнула волна, и обдало доныне неведомым огнем…

Толпа у финиша вздымала руки, шумела, звала. «Де-ся-тый „А“!.. Де-ся-тый „А“!..»— надрывая голоса, кричали свои, принимая в объятия Бурцева.

Он пересек линию и, еле передвигая ноги, отъехал, вернее, отошел в сторону и опустился грудью на палки. Его хлопали по спине, по плечам; кто-то из девчонок всунул в руку термосную крышку с кофе. А он оглядывался и сквозь рябь в глазах искал Золотову. Поблизости ее не было.

Пот стягивал веки. Расплескивая кофе, Бурцев локтем вытер лицо, попытался вздохнуть поглубже. Окружившие было его ребята снова кинулись к финишному транспаранту. Из общего гомона выделился и стал быстро обрастать поддерживаемый высокий клик надежды: «Де-ся-тый „Б“!.. Де-ся-тый „Б“!..»

Сухой тяжелый ком в груди не давал продохнуть, сделать глоток кофе было просто невозможно. Не зная, что делать с термосной крышкой, Бурцев снова огляделся и увидел Золотову. Она стояла в стороне, ближе к лыжной базе, и подавала ему знак рукой. Бурцев распрямился и, как в тосте, поднял кофе. Рядом с Золотовой стоял тот же самый парень, что был с нею на автобусной остановке. Долго смотреть на них было неловко, и Бурцев отвел глаза, заскользил бесцельным взглядом по залитой солнцем поляне, вдоль и поперек изрезанной лыжами, по красным флажкам, оградившим стартовый коридор, по усталым лицам закончивших гонку ребят…

Когда он снова решился посмотреть в сторону базы, он увидел, что Золотова уже одна и что она направляется к нему.

— На, подкрепись, — сказала она, подойдя, и протянула часть шоколадки. — Очень тяжело идти?

Бурцев как-то неясно повел головой. Лицо его было таким же неподвижным и серьезным, как и всегда, только ярче горели большие глаза, словно и их залило потом. Видно было, как он устал, — потемневшая кожа обтянула подбородок, скулы. Дышал он все еще тяжело.

Он взял в рот дольку шоколада и, не ощущая вкуса, стал жевать.

— А это тебе, — сказал он, передавая крышку. — Глоток перед стартом. Не помешает.

— A-а, как-нибудь пробегу, — махнула Золотова рукой.

— Три километра не десять, — успокоил ее Бурцев.

— А ты здорово прошел. Я видела, как наши шумели, когда ты появился на просеке. Я думала, кто это… А это ты.

Он мог бы сказать, что старался выиграть ради нее, что думал о ней с первого до последнего метра дистанции, что чуть не умер на финише от разрыва сердца, когда не увидел ее среди других…