Один день солнца (сборник)

Он, конечно же, не ожидал такого. Он и одет был неподходяще. Главное, нужно было бы другую обувь…

Но ей уже было не остановиться.

— Ты был в Соснове?

Он кивнул и оглянулся — опять так, будто хотел удостовериться, что черноволосый парень с магнитофоном ушел. «Он его видел, конечно», — решила Золотова.

— Это Игорь Карпович, в прошлом году кончил нашу школу. Теперь в политехе…

— Ты этого хочешь?

— Чего?

— Чтобы мы поехали в лес?

— Разве бы иначе я предложила?

Так они оказались в лесу.

Снег был уже вязким и тяжелым; около деревьев, от их тепла, он подтаял, осел кольцами. Но жизнь в лесу еще не пробудилась — деревья стояли голые, молчаливые; изредка поскрипывали ветки, и еще реже, как срывающиеся тени, пролетали в стороне какие-то птицы.

Сначала они шли по тропинке, достаточно широкой, чтобы можно было идти рядом, то и дело касаясь друг друга плечом. Но всякий раз как это происходило, он тотчас подавался в сторону, оступался с дорожки и проваливался в ноздреватый снег. Вскоре и тропинка кончилась, и они двинулись по лыжне — оплывшей, заледенелой, уже, видимо, оставленной лыжниками.

— Завтра побежишь? — спросила она, имея в виду предстоящие соревнования. — Закрытие сезона…

— От класса по восемь человек. Ты ведь тоже?

— Да. По такому льду обдерешь свои финские.

— Я-то?

— Да.

— Наверно…

Лыжи у него действительно были отменные. Когда он впервые принес их в школу, все ребята потрогали их, прикинули вес, погладили руками поверхности скольжения. Но бегал он не быстрее всех в школе, — его «специальностью» в самом деле были шашки.

Потом она вернулась к разговору, который они начали еще в автобусе:

— А когда ты был здесь?

— Еще осенью, сразу как мы приехали. — Он поднял голову к верхушкам деревьев. — Тут было какое-то чудо. Там, где мы жили, такое и во сне не снилось…

Странно, но его слова «там» и «здесь» она приняла почему-то и на свой счет: «там» ее не было, она — «здесь», идет рядом с ним. Может быть, она уловила это в его голосе?

— А ты и одна сюда ходишь? — спросил он. Вернее, даже не спросил, была иная интонация; он как бы просто отметил это.

А она, словно по инерции, произнесла:

— Да.

Он тряхнул головой — дескать, понятно; а она, вытянув до упора руки в карманах, поежилась: «Поверил, ведь правда поверил…»

Он шел впереди — уже лыжня терялась под ногами — и, чтобы слышать ее, вынужден был то и дело оборачиваться. Крупная голова, на ней громадная шапка качались на длинной шее, как на ветке. Из кармана торчала цветная капроновая сумка, — с нею в руках он и встретился ей на автобусной остановке. Скорее всего, направлялся в магазин. Уже в автобусе свернул ее и засунул в карман, и сделал это без раздумий, быстро, не прерывая какой-то начатой фразы.

— Что у тебя за шапка? — спросила она.

— Зверь?

— Да.

— Росомаха.

— О-о!..

— А ты видела их когда-нибудь?

— Нет. Кажется, нет… А ты?

— Убитую.

Она рассмеялась и, когда он снова обернулся, показала рукой:

— Вот эту самую?

— Нет. — Он тоже вроде бы улыбался.

Вообще, он был все-таки до смешного серьезен. В самом деле. Она даже не знала, о чем с ним говорить. Сам он, не проявляй она инициативы, так и шагал бы рядом, не раскрывая рта. Это точно.

— А зачем у тебя сумка?

Он решил, что его разглядывают, и сделал шаг в сторону — вновь, конечно, пробив наст и утонув в снегу, — и подождал, пока она не выйдет вперед. Она согласно пожала плечами: «Пожалуйста!..»— и пошла впереди.

— Я собирался в магазин.

— За молоком?

— Около остановки булочная, а не гастроном.

— А я думала, ты шел за мной следом и следил, куда я иду…

— Не совсем…

— Ах, значит, все-таки следил?

— Я просто тебя увидел.

— А дома ждут к обеду хлеб…

Он ничего не ответил. А мог бы, допустим, сказать «нет, не ждут», и что никакой жертвы с его стороны нет…

— Шел в комнату, попал в другую?

— Гм…

— Ты мог бы сказать мне об этом, я бы съездила сюда и одна.

— Да что тебе дался мой хлеб?

— Его же ждут?

— Ну и что?

— А ты уехал. Почему?

Она опустила голову — не стоило бы, пожалуй, задавать ему такого вопроса. Замедлив шаг, ждала, что он скажет.

— Ты хотела бы услышать что-нибудь неожиданное?

— Я хочу услышать то, что ты скажешь…

— Отчего я поехал?

— Да.

— Ты хотела, чтобы я поехал?

— Допустим… То есть да.

— Этого было достаточно.

Она на мгновение замедлила шаг. «Мамочки!.. Он же объясняется! Неумело, примитивно, но объясняется…»

— Я хочу сказать, — она обернулась и внимательно поглядела на него, — что мы ведь не договаривались заранее и ты мог совершенно спокойно отказаться. Другое дело, если бы мы договорились…

— Разве это имеет значение?

На последние слова она не нашлась что ответить, и некоторое время они шли молча. И она чувствовала на себе острый взгляд и несла голову, как носят букет цветов. А он в самом деле не отрывал от нее глаз — словно касался ее невидимыми руками и поддерживал на каждом легком шаге, плавно поднимая над тропинкой…

Она услышала, что он снова провалился сквозь наст, и обернулась, он развел руками — в ботинках скользко! — и подпрыгнул, пытаясь отряхнуться.

— Постой, — сказала она и приблизилась. — Разуйся. Я тебя буду держать, а ты вытряхивай все, что набралось.